СУФИЗМ – одно из пяти основных направлений классической арабо-мусульманской философии, оформившееся позже других. Получает зрелую форму в трудах Мух̣йӣ ад-Дӣна Ибн ̒Арабӣ (1165–1240). Суфизм как философское течение представляет собой переосмысление основных подходов к решению центральных задач классической арабо-мусульманской философии, использующее опыт мистического откровения. В более широком смысле суфизм (тас̣аввуф) обозначает мистическое течение в исламе. Термин «суфизм» происходит, возможно, от с̣ӯф – «шерсть», поскольку из шерсти изготавливались власяницы аскетов, хотя это не единственная гипотеза относительно его этимологии. Суфизм возник в 8 в. Мистический опыт постепенно начинает получать теоретическое осмысление у ал-Х̣асана ал-Бас̣рӣ, З̱ӯ-н-Нӯна ал-Мис̣рӣ (8–9 в.), ал-Х̱арра̄за (ум. 899), философские идеи прослеживают у Абӯ Йазӣда ал-Бис̣та̄мӣ (ум. 875), Абӯ Манс̣ӯра ал-Халла̄джа (ум. 922), Абӯ ал-К̣а̄сима ал-К̣ушайрӣ (986–1072) и др.
ДВУЕДИНСТВО ПЕРВОНАЧАЛА И РЯДА ВЕЩЕЙ. Философская новация суфизма и одновременно суть концепции этой школы связаны с коренной переработкой идеи рядоположенности, служившей своего рода руководящим принципом в осмыслении вопроса об отношении Первоначала вещей к вещам, вечности ко времени, проблематики причинности и т.д. (см. Ряд ). Независимо от вариаций разработки вопроса об отношении Первоначала к существующим от него вещам, в каламе , арабоязычном перипатетизме , исмаилизме и ишракизм е Первоначало понимается как принципиально внеположенное ряду, которому дает начало. Этим же задается и абсолютная линейность, имеющая силу в рассмотрении вопросов о способе существования вещи, причинности, познании. Понятия «приближенности» (к̣урб) и «удаленности» (буʻд) имеют поэтому аксиологическую нагруженность и обладают объясняющей силой в предшествующих суфизму философских течениях: приближенность к Первоначалу означает бóльшее единство, бóльшее совершенство, более высокий ранг причинности, бóльшую степень знания; главное же, что однозначное установление степени приближенности данной вещи к Первоначалу всегда по меньшей мере логически возможно. Именно эта внеположенность Первоначала порождаемому им ряду и ставится под сомнение в суфизме, а вместе с тем происходит отказ от концепции абсолютной линейности и, как следствие, от возможности однозначной фиксации места вещи в ряду, задаваемом Первоначалом.
Вместо этого Первоначало и порождаемый им ряд вещей понимаются как условия друг друга. Эта взаимная обусловленность не равнозначна, поскольку ряд вещей является логическим условием Первоначала, тогда как само оно составляет для ряда вещей условие его существования. Это наиболее отчетливое выражение различия между рядом и его Первоначалом концептуализируется в терминологии «самостной необходимости существования» (см. Необходимость ): существование Первоначала необходимо благодаря нему самому, в отличие от прочих вещей. Однако уже характеристика Первоначала как начала вещей требует включения последних в понятие первого. Это не значит, что Первоначалу приписывается «нужда» (х̣а̄джа) или что вещам может быть приписано «отсутствие нужды» (г̣инан): эти понятия, связанные с традицией осмысления вещей как «возможных» (см. Возможность ), сохраняют свою значимость и в суфизме. Однако если отношение между Первоначалом и рядом вещей описывается в терминах «явное-скрытое» (см. Явное ) или «основа-ветвь» (см ̒Ас̣л ), линейность уступает место взаимному предшествованию: и Первоначало, и производные от него вещи могут характеризоваться во взаимном отношении и как явные, и как скрытые, и как основа, и как ветвь. Собственная терминология суфизма, именующего Первоначало «Истиной» (ал-х̣ак̣к̣), ряд вещей мира «Творением» (ал-х̱алк̣), а их двуединство «миропорядком» (ал-̕амр), подчеркивает эту взаимосвязь, называя последний «Истиной-Творением». Если понятия «предшествования» и «следования» играют в классической арабо-мусульманской философской мысли важнейшую роль в упорядочивании взаимосвязей вещей, то здесь они теряют свою фиксированную ранжированность и вместо этого приобретают свойство переходить одно в другое и, более того, непременно предполагать другое как собственную характеристику: предшествующее не может оказаться предшествующим, не будучи вместе с тем и последующим, и наоборот.
ВЕЧНОСТЬ И ВРЕМЯ. Первоначало традиционно понимается как вечное, тогда как ряд вещей, составляющий мир, – как временной. Изменение соотношения между Первоначалом и миром означает поэтому и переосмысление соотношения между вечностью и временем. Еще в каламе вечность была понята как безусловно предшествующая времени (см. Вечность ), и, хотя в арабоязычном перипатетизме было предложено несколько отличное понимание вечности, она осталась стоящей принципиально вне времени, что отразилось, в частности, в классификации действий в соответствии с их отношением к вечности и времени (см. Время ). В суфизме, где восстанавливается атомарная концепция времени, созданная мутакаллимами, вечность и время оказываются двуединством: каждый атом времени представляет собой мгновенную фиксацию вечности. Поскольку в любом мгновении сополагаются два события, уничтожение и возникновение, мир вещей в каждом мгновении возвращается в вечность и в том же мгновении возникает как временной. Время оказывается не просто совечным вечности, но и условием и формой ее осуществления.
Двуединство Первоначала и ряда вещей выражается и в терминологии, связанной с учением об утвержденности и существовании. Для этого оказывается необходимым переосмыслить соотношение между единством и множественностью. Характерное для арабо-мусульманской теоретической и философской мысли понимание единства как простого (см. Единство ) оказывается неудовлетворительным и уступает место хотя и терминологически не оформившемуся, но тем не менее обоснованному в философских текстах суфизма понятию виртуально-различенного единства, которое, оставаясь лишенным действительных внутренних различий (и в этом смысле будучи простым единством), обладает внеположенной ему множественностью действительно различенных вещей как «соотнесенной» (нисба) или «сопряженной» (ид̣а̄фа) с собой. Как Первоначало и ряд вещей двуедины, так и единство и множественность представляют собой двуединство благодаря тому, что эти соотнесенности оказываются внутренними соотнесенностями единства, не обладающими действительным существованием и потому именуемыми «несуществующими соотнесенностями» (нисаб ʻадамиййа). Они, далее, и составляют те «смыслы» (см. Смысл ), что соответствуют вещам в действительном, временнóм существовании последних. Поскольку соотнесенности небытийны, они не имеют действительных различий между собой и потому представляют своеобразный континуум, где каждый смысл переходит в любой другой, что помимо прочего представляет собой пересмотр и принципиального положения традиционной теории указания на смысл о взаимно-однозначном соответствии между вещью и ее смыслом и в связи с этим и под этим углом зрения – пересмотр категории «истина» от понимания ее как устойчивой фиксации отношения между смыслом и вещью или выговоренностью (см. Истина ) к пониманию ее как предполагающей наряду с таким фиксированным отношением и включение в него фактически любых смыслов, поскольку они не отличены от каждого данного; с этим связан и пересмотр понимания «уверенности» (см. Знание ) в суфизме, и характерная для него стратегия достижения знания.
Сказанным определяется также и понимание универсалий в суфизме. Всякая вещь представляет собой двуединство своего вечностного и временнóго существования. В первом аспекте ее смыслы, не имея действительно отличающих их от прочих определений, составляют в силу этого «абсолютное» (мут̣лак̣), а во втором, точно соответствуя данной вещи, являются «связанными» (мук̣аййад): первое, умопостигаемое общее, точно соответствует второму, единичному и наделенному акцидентальными признаками, причем одно не может наличествовать без другого, в чем проявляется характерный для классической арабо-мусульманской мысли умеренный реализм (см. Универсалии , Атрибут ).
Понятие «утвержденность» переосмысляется в суфизме в направлении сближения его с понятием «несуществование». Кроме того, если в каламе и исмаилизме утвержденность связывается с «оностью» вещи (см. Сущность ), то в суфизме она ассоциируется также и с ее «воплощенностью». Понятие «утвержденная воплощенность» (ʻайн с̱а̄бита) означает вещь в состоянии ее несуществования, но не зафиксированную в ее отделенности от прочих вещей, а, напротив, в ее неотвлеченности от того континуума «смыслов», который представляет собой самость Первоначала, или вечностная сторона существования. Вместе с тем «утвержденная воплощенность» появляется во временнóм бытии именно как данная вещь в своей «определенности» (таʻаййун); этот процесс называется в суфизме «проявлением» . Всякая вещь, т.о., представляет собой двуединство своего временного и вечностного существования, причем обе эти стороны равно необходимы и невозможны одна без другой. Для обозначения процесса ежемгаовенной фиксации временного существования мира в суфизме использован коранический термин «новое творение» (х̱алк̣ джадӣд).
ПРИЧИННОСТЬ. Такое понимание соотношения между двумя аспектами существования любой вещи диктует необходимость кардинального пересмотра концепции линейной причинности, которая господствовала в классической арабо-мусульманской философии начиная с калама (см. Причина ). В суфизме причинно-следственные отношения локализуются в пределах каждого атома времени, связывая вечностную и временную ипостаси одной и той же вещи и не выходя за пределы каждого данного момента времени. Из этого следует, что поскольку временнóй и вечностный аспекты существования являются аспектами одной и той же вещи, соотносимыми между собой как ее «явное» и «скрытое», причем и тот и другой аспект допустимо рассматривать и как явный, и как скрытый, то категории причины и следствия не могут быть однозначно закреплены ни за тем, ни за другим. Хотя Ибн ʻАрабӣ придерживается распространенного и восходящего еще, возможно, к стоикам разделения всего миропорядка на воздействующее и претерпевающее, связывая первое с божественной самостью, а второе с миром, он вместе с тем утверждает, что сила воздействия принадлежит «несуществующему» (маʻдӯм; см. Сущее ), т.е., согласно его терминологии, «утвержденной воплощенности», которая проявляется и как вещь мира, становясь тем самым претерпевающей. Эти два как будто противоположных тезиса на самом деле выражают двуединство Первоначала и ряда вещей, вечностного и временнóго существования, в котором каждый член этих пар рассматривается как форма существования другого. Это же относится и к описанию отношения Первоначала кряду вещей. Если в каламе оно понимается как волевое, а в арабоязычном перипатетизме, воспринявшем неоплатоническую концепцию эманации, воля Первоначала отрицается (см. Воля ), то в суфизме, с одной стороны, восстанавливается положение мутакаллимов о наделенности Первоначала волей, знанием и могуществом в отношении вещей, а с другой – используется и термин эманация (файл) для описания этого же отношения. Речь идет опять-таки не о неразборчивом эклектицизме и не о противоречивости, а о том фундаментальном положении суфизма, которое может быть выражено как двуединство противоположностей: воля Первоначала предполагает его безволие (т.е. наделение активностью его следствий) как собственное условие. Такой фундамент философии суфизма обессмысливает характеристики, основанные на представлении об однозначной фиксированности тех или иных тезисов в философском учении, такие, как «пантеизм», «неоплатонизм» и т.п., нередко применяющиеся для описания суфийской мысли и не дающие разглядеть главного в ее философии: полагания противоположного тезиса как необходимого условия данного.
МЕТОД ПОЗНАНИЯ. Двуединство противоположностей, о котором идет речь в суфизме, является характеристикой полноты истины и не предполагает необходимости снятия антитез в некоем синтезе. Постижение полноты этой истины составляет цель и вместе с тем содержание метода познания, который именуется «растерянностью» (х̣айра) и не имеет ничего общего с тем «смущением», которое в античности ассоциировалось с апориями. Открываемое в «растерянности» двуединство противоположностей в наиболее обобщенной форме может быть выражено как диалектика утверждения и отрицания «инаковости» (г̣айриййа) вещей друг относительно друга. Их ранжированность, или взаимное «превосходство» (тафа̄д̣ул; см. Добродетель ), во временнóм существовании снимается их вечностной ипостасью, благодаря чему любая вещь оказывается и иной и неиной в отношении любой другой. Хотя «растерянное» знание выражается дискурсивно, оно прямо связано с актом непосредственного познания и ни в чем не противоречит истине последнего. В этом смысле теорию познания суфизма и его опирающуюся на «растерянное» знание философему можно рассматривать как попытку преодолеть разрыв между непосредственным и дискурсивным знанием, молчаливо признававшийся в классической арабо-мусульманской философии (см. Доказательство ).
ЭТИЧЕСКОЕ УЧЕНИЕ суфизма также находится под влиянием кардинального тезиса о двуединстве миропорядка. Человек, с одной стороны, определен вечностной стороной существования, но с другой – сам определяет ее, поскольку, хотя воздействие и соотносится с «несуществующим», т.е. воплощенностями вещей, составляющими смысловой континуум Истины, несуществующее находится в точном соответствии с самим же собой как существующей вещью. Невозможность предопределить собственную судьбу становится, т.о., лишь иным выражением для абсолютной автономии человека. То же касается и определения истинного деятеля для поступков, совершаемых человеком, что связано с проблематикой, живо обсуждавшейся еще в каламе (см. Действие ): и человек, и Бог с равным правом могут быть названы подлинными действователями, причем эти точки зрения не просто не альтернативны, но необходимы как условия одна другой. Сказанное относится к рассмотрению соотношения между временной и вечностнóй сторонами существования в пределах одного атома времени. Что касается двух даже соседних атомов времени, не говоря уже о более отдаленных, то они не связаны отношениями причинности, что создает принципиальную трудность в обосновании этики. Вместе с тем в суфизме восприняты и разработаны многочисленные моральные максимы, смягчающие этот «этический нигилизм» высокой философии. Кроме того, в практическом суфизме, особенно в его зрелый период, связанный с оформлением различных орденов, были развиты разнообразные практики совершенствования адепта, проводящие его по «пути» (т̣арӣк̣а, также маслак) к высшим ступеням познания. Они основываются на представлении о возможности градуированного приращения совершенства в результате целенаправленных усилий адепта, тем самым ориентируя на процессуальность совершенствования, хотя и имеют мало оснований в собственно философской системе суфизма, где понятие «совершенный человек» носит скорее метафизический, нежели этический характер (см. Совершенство ).
ВЕРОТЕРПИМОСТЬ. Существенной импликацией суфийской философии является веротерпимость, выраженная в принципе «невозможно поклоняться ничему, кроме истинного Бога». Поскольку любая вещь в вечностнóй стороне своего существования является неиной в отношении Истины, всякое поклонение и оказывается по существу поклонением Истине. С этой точки зрения любое вероисповедание истинно, но при том обязательном условии, что не претендует на исключительное владение истиной, предполагая т.о. иные исповедания (в т. ч. и как будто исключающие его самого, как «многобожие» исключает «монотеизм») в качестве собственного условия. Этот тезис, вызывавший и вызывающий до сих пор крайнюю неприязнь некоторых мусульманских идеологов-традиционалистов, апеллирует, вкупе с мистической составляющей суфизма, к современному западному сознанию, чем в значительной степени объясняется популярность суфийских идей на современном Западе.
Философский суфизм после Ибн ʻАрабӣ развивался под его решающим влиянием. Взгляды Ибн ʻАрабӣ получили в дальнейшем известность как концепция «единства существования» (вах̣дат ал-вуджӯд), которая нашла сторонников в суфийской среде в лице таких выдающихся мыслителей, как ал-К̣а̄ша̄нӣ (ум. 1329) и ал-Джӣлӣ (1325–1428), и встретила оппозицию со стороны ас-Симна̄нӣ (ум. 1336). Суфизм оказал большое влияние на арабо-мусульманскую философскую мысль, особенно в период позднего средневековья, равно как и на культуру в целом. Большую известность суфийские идеи получили благодаря творчеству таких поэтов и мыслителей, как Фарӣд ад-Дӣн ал-ʻАт̣т̣а̄р (ум. 1220), Ибн ал-Фа̄рид̣ (1181–1235), Джала̄л ад-Дӣн ар-Рӯмӣ (1207–73) и др., опиравшихся на суфийскую символику любви, тоски по Возлюбленному и т.п.
Литература:
1. Степанянц М.Т. Философские аспекты суфизма. М., 1987;
2. Ибрагим Т.К. Философские концепции суфизма (обзор).– В кн.: Классический ислам: традиционные науки и философия. М., 1988;
3. Суфизм в контексте мусульманской культуры. М., 1989;
4. Смирнов А.В. Великий шейх суфизма (опыт парадигмального анализа философии Ибн Араби). М., 1993;
5. В поисках скрытого смысла. Суфийский путь любви. Духовные учения Руми. М., 1995;
6. Nicholson R.A. The Idea of Personality in Sufism. Cambr., 1923;
7. Idem. Studies in Islamic Mysticism. Cambr., 1967;
8. Arberry A.J. Sufism. An Account of the Mystics of Islam. L., 1956;
9. Massignon L. Essay sur les origines du lexique technique de la mystique musulmane. P., 1968;
10. Idem. The Passion of al-Hallaj: Mystic and Martyr of Islam, v. 3. The Teachings of al-Hallaj. Princeton (N. Y.), 1982;
11. Izutsu T. Sufism and Taoism: A Comparative Study of Key Philosophical Concepts. Tokyo, 1983;
12. Chittick W.С. The Sufi Path of Knowledge: Ibn al-Άrabi̕s Metaphysics of Imagination. Albany, 1989;
13. Idem. The Self-Disclosure of God. Principles of Ibn al-Άrabi̕ Cosmology. Albany, 1998.
Социальная этика суфиев
Янгузин А.Р.
Принципы суфийской этики, моральные нормы и жизненная позиция суфиев резко отличались от официальных социально-этических норм и порядков, господствующих в феодально-теократическом обществе средневековой эпохи. Суфийская этика, или нравственная жизнь, являлась своего рода полигоном моральных действий и испытаний механизмов суфийского благонравия и совершенствования человека. Если, например, мистико-экстатическое состояние реализовалось во внутреннем мире человека и являлось своеобразным тайным самопереживанием, то сфера нравственной жизни была областью его самопроявления. Иначе говоря, сфера морально-поведенческой жизни суфиев была реализацией теоретических положений, претворением в жизнь моральных установок суфийской философии. Это была жизнь согласно законам Божественной Красоты, Любви и Добродетели. Суфии своей жизненной позицией, социальным поведением и поэтизацией деятельности противостояли реакционным религиозно-политическим силам общества, выступали в защиту трудового народа, выражали его социальные чаяния и духовные запросы, что не нравилось священнослужителям и духовным феодалам эпохи и вообще было осуждаемо официальной мусульманской моралью.
Так, мусульманские представления о ничтожности человека перед сверхприродным Аллахом противопоставлялись суфийской идее богоравного совершенного человека, независимого и свободного от оков материальных богатств, социального положения, узконациональной, религиозной и сектантской принадлежности. Морально-религиозному культу авторитета властей и духовных феодалов, возникшему на почве социально-имущественных отношений, противостояло поэтическое воспевание суфиями достоинств обыкновенного, но истинно благонравного человека. Ортодоксальному суфийскому аскетизму, одобряемому также исламской моралью, противостояла суфийская концепция наслаждения (красотой природы и прелестью жизни) и мистический «алкоголизм» (мистическое опьянение и экстатическое наслаждение). Традиционному мусульманскому поклонению Богу и показной набожности суфии противопоставили самозабвенную мистическую любовь, которая была связана, безусловно, с земной любовью и семейной верностью.
Выступая против распространенного во взаимоотношениях людей корыстолюбия и своекорыстных стремлений в отношении друг к другу, суфии с особым энтузиазмом пропагандировали искреннюю дружбу и взаимовыручку. Вопреки эгоистическим устремлениям абсолютного большинства суфии-поэты в своих стихах воспевали идеалы благородства, альтруизма и другие эпохально прогрессивные и гуманистические воззрения. Примечательно, что все это входило в нормы и принципы их морали, жизненной позиции, теоретической деятельности и поэтической пропаганды ими гуманистических, безусловно, прогрессивных для своей эпохи идей на методологической почве суфийской философии.
Суфийская этика как нравственная практика была своего рода сферой реализации идеалов Божественной морали, где проявляется чистая нравственная сущность Бога, осуществляется его этический замысел (идея), теория Божественной морали переходит в социальную практику, т.е. происходит как бы акт ее социализации или опредмечивания в земных, социально детерминированных поступках совершенных людей. И это – земная заветная цель суфиев, их борьба в общественной жизни эпохи средневековья.
Социальная этика суфиев имеет еще один интересный аспект - возможность достижения человеком единой Истины путем нравственного очищения своего «сердца» или морального самосовершенствования, означающего в то же время постижение истинной сущности богочеловеческой нравственности. Это действительно так, ибо чистота морали, с точки зрения философии суфизма, совпадает с чистотой природы божества, а понятие «правды» - с понятием «истины» (Бога). Следовательно, данный аспект предполагал внутреннюю морально-мистическую рефлексию человека по очищению своего «сердца» в самом широком плане от всех «неистинных», порочных моральных качеств, что и означало достижение морального слияния с Богом. В практическом плане данный аспект есть фактическое проявление нравственной внутренней сущности, обожествление человека в реальной социальной жизни, во взаимоотношениях с другими людьми (развитие интерсубъективных отношений) и, наконец, в личной и семейной жизни.
Как было сказано выше, суфийская этика своим проявлением вовне или выражением в мистически значимых действиях совершенных суфиев в нескольких отношениях противопоставляет себя официальной мусульманской морали. Рассмотрим существенные моменты этого отношения. Так, исламская мораль (и право в том числе), основываясь на Коране, полностью оправдывает и всесторонне защищает положение материального неравенства, имущественного превосходства одних людей над другими. Она откровенно говорит о том, что Аллах дал некоторым из людей больше богатства, а другие должны смириться с таким положением. Иначе говоря, ислам защищает и поощряет политико-экономическое насилие, социальное неравенство и, в конечном счете, эксплуатацию человека человеком. Ортодоксальный суфизм же своим крайним аскетизмом, выражающимся в полном уходе от всех мирских забот в обитель дервиша, молчаливо и безгласно соглашается с господствующей на деле феодальной эксплуатацией трудящихся. Это непротивление злу есть косвенное одобрение и поддержка зла.
Мораль суфиев в социальном плане была оппозиционна по отношению к аристократической морали. Ее оппозиционность проявлялась, прежде всего, в отказе суфиев от преподношений представителей власти. Последовательные суфии считали дозволенным только собирание колючек в пустыне и принесение воды из речки, ибо они никому из «сомнительных» не принадлежат, а становятся товаром в результате собственного труда. Следовательно, полагали суфии, тут нет присвоения чужого труда, насильственно добытого блага, нет также совершения арифом насилия над трудом человека, животного и другого существа. Строгие суфии считали запретным и прошение подаяния, допускаемое умеренными искателями Истины, полагая при этом, что в нем могла быть отражена доля чужого труда. Соответственно, любое материальное поощрение и вознаграждение со стороны властителей разного чина и положения также считалось недозволенным, запретным («харам»), ибо все это, как они утверждали, добыто или насилием или обманом. Сами же суфии призывали только к честному труду и скромной жизни.
Суфии считали, что истинное или собственное богатство человека заключено в его «сердце» (духовное богатство: божественная любовь, совершенство, добродетель), а не в том, что у него на спине, как у вьючного животного . Следовательно, любое «несердечное» богатство является неподлинным, и в первую очередь богатство, нажитое не своим трудом.
Именно поэтому некоторые исследователи философии суфизма справедливо возражают против общепринятого мнения о его «аполитичности»: «Достоинства его усматриваются в том, что он якобы аполитичен, призывает к уходу от мира, от земных дел и проблем… История опровергает тезис об аполитичности суфизма: как религиозно-философское течение (а не как индивидуальное проявление аскетизма, переживания мистического опыта) он играл немалую роль именно в политической жизни исламского общества» .
Многие поэты, хранители суфийской морали, выступали с беспощадной критикой, порою в вульгарно грубой форме, официального духовенства и лицемерных суфиев, которые всецело защищали светских притеснителей обездоленных людей, и сами, кстати, являлись духовными феодалами. Их критиковали еще и потому, что, по мнению суфиев, они очень уж самодовольно чванятся показной набожностью, хотя фактически заняты сухими формальностями веры и на самом деле весьма далеки от истинной сущности богопознания при помощи любви. Критика реакционного духовенства, впрочем, занимает особое место в поэзии поэтов-мыслителей. Она стала как бы нравственной традицией проявления верности и защиты собственного достоинства и своего пути к Истине от нападок реакционных сил теократической власти.
Ислам и приспособленный к нему ортодоксальный суфизм на практике разжигали фанатизм и ненависть к иноверцам и инакомыслящим; они проповедовали идеи исключительности ислама и превосходства мусульман над приверженцами других религий и даже превосходства Востока перед Западом. Правда, здесь сказывалось и отрицательное влияние христианских крестовых походов. Наперекор всему этому суфийская этика пропагандировала диалектическую идею равенства Востока и Запада, всех людей земли, мусульман и не мусульман. Поэтому не зря в суфийской морали благороднейшим поступком суфия считалось осознание единства всего мира (Бога-миро-человека). Совершенный человек во всем, даже в противоположностях (например, между небом и землей, Западом и Востоком, верой и неверием, мечетью и церковью), видит сущностное единство, связь и согласие.
Согласно суфийскому учению, Восток и Запад находятся в единстве, так как и там, и тут, в одном и другом имманентно распространен и проявляется Бог как истинная сущность мира, и, по сути дела, без различия в них можно видеть явление Божества. Оттого-то и нет разницы между Востоком и Западом, мечетью и церковью, когда там и здесь по-своему лица и взоры друзей Бога обращены к нему, видят все одну Истину (Бога), и в их сердцах говорит любовь к единому Бытию, Единственному возлюбленному. Здесь можно видеть позитивную идею веротерпимости суфиев.
Ортодоксальный суфизм в согласии с исламом весьма усиленно пропагандировал практику аскетического подвижничества среди суфийствующих мусульман, выражавшуюся в полном отказе от материальных интересов, уходе от земной жизни в дервишскую обитель («ханака»), подвижническую жизнь, как самоподготовку аскета для потустороннего общения с сверхприродным Богом. Аскетизм этот, слабая тенденция которого встречалась и в мистическом суфизме, заключает в себе по крайне мере два социально значимых момента. С одной стороны, он выражает в мистической форме протест обездоленных масс феодально-теократического общества против своих угнетателей, а с другой – под лозунгом «не противиться злу» отвлекает трудовые массы от социальной борьбы, внушая им дух глубокого пессимизма и отчаяния.
Следует отметить, что суфийский отказ от мирских забот и вход в сферу «духовной жизни» для мистического освобождения от гнетущих жестокостей повседневной жизни ради слияния с Истиной (это поддерживалось в некоторой степени и суфийской этикой) имел определенное положительное значение в ту суровую эпоху.
Если в сфере религии люди, не выходя из тисков социального (феодального и т.д.) гнета в реальной жизни, искали его «на небе», т.е. у Бога, фактически в потусторонней, загробной жизни, то суфии стремились обнаружить его в особо значимой для них сфере: в социально-нравственной жизни и художественно-творческой деятельности; совершенствование добродетели (бескорыстная любовь, безвозмездная помощь, безрасчетная дружба и т.п.) и творение высокоидейных художественных (прежде всего поэтических) произведений составляло главную цель их благородной жизни. При этом, конечно, суфийские поэты-мыслители в повседневной жизни аккуратнейшим образом соблюдали и выполняли общепринятые социально-религиозные нормы, обряды, ритуалы - они считали это своим общественным долгом, признаком порядочности и благородства, моментом нравственной жизни совершенного человека, но отнюдь не столь значительным, дабы ограничиться им, как это делали обыкновенный верующий и все официальное духовенство.
Мысль о возможности постижения человеком Божественной сущности, непосредственного достижения Божества и Божественного совершенства при жизни, бесспорно, вселяла в разочаровавшихся людей дух надежды и уверенности в себе. Практическая реализация данной мысли (идеи) была, как ни парадоксально, дорогой к духовному подвигу, героизму. Ведь в то суровое время способность так свободно мыслить, достичь такого морально-психологического освобождения от социально-религиозных рамок феодального деспотизма, найти в себе силы и мужество возвыситься до такой степени духовного совершенства, чтобы заявить о своем тождестве с Богом и объявить «Я - Истина», действительно, была духовным подвигом, имеющим и громадное этико-социальное значение для моральной поддержки подавленных феодальным гнетом людей средневековой эпохи.
Отвращение (аскетическое) к жизненным заботам, самоосвобождение от материальных привязанностей в моральных принципах самосовершенствующихся суфиев отнюдь не означает ни физического уничтожения материальных благ, ни окончательного безвозвратного бегства от мира и мирских волнений. Суфийское или мистическое самоосвобождение - это свобода, достигнутая именно в этом мире с его заботами, радостями и печалями, как говорится, в гуще событий жизни, т.е. свобода умонастроения, что по существу означает диалектическое отрицание всего аморального, безобразного, деформированного в людях и в самом себе ради достижения возвышенного, совершенного.
Как Бог (Божественная Сущность) проявляется вовне, в чистоте морали, так и совершенный суфий по примеру его должен проявить себя, свою Божественную сущность. А самопроявление человека выражается реально в образе его жизни: в мыслях, речи, поведении и деятельности. Другими словами, совершенный человек не может начисто отказаться от всего и замкнуться только в себе, в мире собственных фантазий и занебесных абстракций; он сначала очищает себя, т.е. утверждает, а потом самовыражается, т.е. проявляет себя в собственных добрых делах, показывает свою моральную природу ради собственного, исключительно бескорыстного удовольствия без каких-либо надежд на взаимность и вознаграждение.
Главная цель суфизма устремлена к реконструкции и преображению внутреннего мира человека, а посредством него - коллектива и общества. При этом процесс совершенствования осуществляется по ступеням, т.е. последовательно, и эта последовательность ведет, в конечном счете, к самосовершенствованию.
Но главная социально-этическая идея суфиев состоит, на наш взгляд, все же в том, что очень многое в жизни людей зависит от того, каким способом они добывают средства к существованию, т.е. от их нравственного, в конечном счете, совершенства. Какими бы успешными ни были социальные, экономические и политические преобразования, духовный подъем человека все же является определяющим. Успех во многом зависит от той системы абсолютных ценностей, которая преобладает. Вместе с тем слишком поспешное продвижение к общественному идеалу приводит к развитию процессов торможения и в экономике, и в духовной жизни. Суфизм заставляет задуматься о том, что от степени духовного совершенства отдельной личности зависит очень многое. Отбрасывая все сугубо личное, эгоистическое и земное, человек должен совершенствовать свой дух, стремиться к высшей любви. Но любовь человеческая – лишь подобие любви к Богу, но не сам Бог. Счастье человека не должно быть чрезмерным, ибо не только отдельный человек, но и все общество в целом является слишком хрупким для того, чтобы спокойно выдержать напряжение, возникающее при нашем продвижении к общественному идеалу.
Список литературы
Мухамедходжаев А. Мировоззрение Аттара. Душанбе: Дониш, 1974.
Соколов В.В. Средневековая философия. М.: Высшая школа, 1979.
Для подготовки данной работы были использованы материалы с сайта
Суфийская философия - это особое течение в исламе, для которого характерны мистицизм, аскетизм и подвижничество. Этимология понятия «суфизм» неясна: одни учёные считают его происходящим от слова «шерсть» (из которой сшита рубашка аскета), другие видят источником слово «скамья» (на которых сидели суфии). Также на происхождение понятия «суфизм» могло повлиять значение корня «суфи» - чистый.
Зарождение учения
Первые суфийские подвижники появились в VIII-IX вв. н. э., вскоре после возникновения и распространения ислама. Однако, по мнению многих исследователей, первые ростки суфийского учения зарождались ещё в эпоху античности. Суфизм впитал в себя духовные элементы многих древнейших религий и верований, однако его основой было и остаётся строгое единобожие.
«Великий шейх»
Наиболее известным и значительным суфийским философом считается Мухийи ад-Дин Ибн "Араби, за свою мудрость звавшийся Великий шейх. Его влияние было велико как на современников, так и на мыслителей последующих поколений, даже на представителей других философских течений. Считается, что перу Ибн "Араби принадлежат более 100 литературно-философских трудов. Среди них «Мекканские откровения», названные энциклопедией суфизма и содержащие ответы на множество вопросов, а также философский трактат «Геммы мудрости» и поэзия в сборнике «Изложение страсти».
Основные вопросы: единство противоположностей
Суфийское учение поднимает многие вопросы: каким образом Бог может пониматься как единственный и одновременно порождающий всё многообразие явлений мира; какое место занимает человек в мире, и как его дела соотносятся с Божьей волей; каковы реальные возможности и границы человеческого познания и действий.
В суфизме идёт речь о единстве противоположностей: временное неотделимо от вечного, иное от одинакового, земное от божественного. И значение данного тезиса касается не только философии. Оно продолжается и за ее пределами, поднимая вопросы из области этики, нравственности, морали и верования. Одновременно сохраняется приверженность исламской традиции: именно эта религия в суфизме считается высшей и самой совершенной из всех учений, дарованных человечеству. Кроме того, связь суфизма с исламскими традиционными представлениями проявляется в том, что суфии отрицают греховность плоти как таковой (но не греховность излишеств) и высказывают неприятие христианских традиций монашества. Суфии говорят: радость не может быть отдельно в духовном или отдельно в материальном; радость - в их союзе, когда удовлетворены и те, и другие
Основные вопросы: человек - божественное воплощение
В классическом виде суфийская философия провозглашает двуединство миропорядка, то есть неразрывную связь Истины и Творения, Бога и мира. Другое важное положение суфийской этики является положение о непосредственной связи действия и намерения. Эта мысль тоже базируется на философии ислама. Согласно суфийской концепции, результат любого действия напрямую зависит от намерения, и каждый получает именно то, что он ищет. С другой стороны, основной принцип суфизма гласит, что ни одно утверждение не может быть незыблемым.
По представлениям суфиев, человек есть воплощение Бога, и в каждом своём действии руководим Божьей волей, а если говорить более точно - руководим самим собой через Бога. В этом смысле не существует неправильного пути, потому что все дороги ведут к Богу. Так суфийская философия утверждает веротерпимость: поскольку никакое знание в мире не является ничем иным, кроме знания о Боге, и никакое действие не совершается из иных побуждений, кроме стремления к Богу. Таким образом, любая религия является истинной. Единственное, что ложно, - это провозглашение какого бы то ни было религиозного учения исключительно верным и одновременное отрицание ценности других религий. Суфии видят истину, в какой бы форме она ни была выражена.
Цель суфизма
Центральной темой философии суфизма выступает свобода души. Известный поэт-суфий Руми писал: «Душа на земле - в тюрьме, и она будет оставаться там, пока живет на земле». Утолить жажду свободы можно духовным возвышением, стремлением слиться с Богом. Суфий не просто размышляет о бытие, он живёт здесь и сейчас. Последователи этого учения старались постичь сами и научить других прямому общению с Богом, для которого не нужно прибегать к помощи священников. Именно за это суфии подвергались гонениям и порицаниям со стороны ортодоксальных исламистов. Частично такое отношение сохраняется и поныне.
Главное в суфизме - воспитание «совершенного человека», способного вознестись над земной суетой и негативными проявлениями своей природы. Великий суфийский духовный путь называется «тарикат». Примером такого духовного становления считается жизнеописание пророка Мухаммада.
Влияние суфизма на культуру
Суфизм значительно повлиял на развитие философии, этики и эстетики, литературы и искусства. Суфийская мудрость отражена в творчестве таких восточных поэтов и мыслителей позднего Средневековья, как Фарид ад-Дин ал-"Аттар, Ибн ал-Фарид, Омар Хайям, Джами, Абу Али ибн Сина (Авиценна), Али Шир Навои и др., творивших на основе суфийской символики любви, тоски по Возлюбленному (то есть Богу). По мнению суфиев, любовь (махабба) - это наивысшее состояние души человека, приводящее к единению между любящим и Возлюбленным.
Сложившаяся в X-XV вв. суфийская литература представлена в основном поэзией, создававшейся на языках Ближнего и Среднего Востока: арабском, фарси, турецком, персидском, урду и т. д. Отдельное место занимают суфийские притчи, являющиеся квинтэссенцией мудрости этого философско-мистического учения.
Темы притч
В самом общем смысле это короткий поучительный рассказ, основная нравственная идея которого выражена в иносказательной форме.
Мир, который открывают суфийские притчи, ведёт к подлинной Реальности. При этом он многообразен, как сама жизнь, и довольно запутан. Каждый человек понимает эти притчи по-своему, однако все они преследуют общую цель. В основе их - постижение истины через любовь и через отказ от своего эгоистичного «я», застилающего зрение. Постигнув это непростое искусство, человек может найти своё истинное божественное «я».
Поэтические притчи Руми
Одни суфийские притчи написаны в прозаической форме, другие - в поэтической. К последним относится, например, творчество поэта Руми. Собранные в книге «Дорога превращений», суфийские притчи переведены с персидского языка Дмитрием Щедровицким. Им же даны религиозно-философские комментарии перед каждой притчей. Также книга включает этико-психологические комментарии, данные Марком Хаткевичем. Оба комментария помогают лучше вникнуть в суть и духовно-нравственную глубину притч. Книга вышла в 2007 году в издательстве «Оклик» (Москва).
Суфийские притчи о любви
Согласно суфийской философии, любовь есть основа мироздания и движущая сила в руках Бога, называемого в этом учении Возлюбленным. В притчах о любви суфийское учение о божественном выражено иносказательно, через систему образов. Например, используется широко известная древнеарабская легенда о любви юноши Кайса (по прозвищу Меджнун, «впавший в безумие») к девушке Лейли. В образе последней изображается Бог, а в образе Меджнуна - душа, жаждущая познания образа Божьего, духовного совершенства и постижения высшей Истины. По представлениям суфиев, рай - это не место, а состояние. Такое, при котором сердце полно духовной любви, а глаза видят глубже материального мира. В итоге восприятие человека - это ни что иное, как проекция его души, внутреннего облика. По этой причине можно преобразить окружающий мир только через внутреннее очищение и наполнение искренней любовью. А вместе с ней приходит счастье, удовлетворение, гармония и благодарность.
В качестве примеров притч о любви можно назвать произведения Руми «Любовь Меджнуна», «Меджнун и собака», «Рассказ о терпении влюблённого» Навои, «О влюблённых», «Влюблённые» Санайи. Эти притчи, будучи написаны разными авторами, объединены общей идеей о том, что только безумная, всепоглощающая любовь дарует истинное прозрение, открывающее человеку Истину во всём её сиянии.
Другие суфийские притчи
Частыми темами притч становятся вопросы познания, получения желаемого, и т. д. Одним из ярких примеров мудрости является суфийская притча о воде. В разных источниках она называется «Когда меняется вода», «Мудрец и вода» или «Воды безумия». Как и любая суфийская притча, она может иметь несколько толкований и по-разному понимается разными людьми. Большинство задаются вопросом о том, вред или благо несла новая вода. Другие спрашивают себя, правильно ли поступил главный герой притчи, вначале не пивший новой воды и избежавший безумия, но потом, не вынеся одиночества, всё же присоединившийся к толпе. Другим интересным взглядом на сюжет притчи может стать вопрос: "Почему этот человек решил спастись от новой воды в одиночку, вместо того чтобы попытаться найти единомышленников?"
Иными словами, у суфийских притч не существует единого толкования, а их смысл раскрывается человеку в процессе обдумывания и задавания самому себе вопросов. В конечном счёте каждый человек увидит в притче нечто своё.
Суфийские притчи - уникальный источник мудрости, помогающий человеку открыть свой разум и задаться вопросами, которые прежде не приходили к нему. Философия суфизма - интереснейшее явление, на протяжении тысячелетий развивавшееся от практики к теории. Его отличает поразительная веротерпимость и открытость новым знаниям о Боге. Теоретики суфизма называли своё учение «религией Любви».
«Тасаввуф – это приверженность истинам и предание забвению того, чем владеют люди»
Термин «суфизм», или «тасаввуф», не был известен в эпоху сподвижников Пророка (мир ему и благословение). Сподвижники и их современники понимали и изучали Ислам в его совершенном, многогранном виде. Они не создавали каких-либо отличающихся друг от друга названиями и символами обособленных групп или новых религиозных течений.
Все соратники Пророка (мир ему и благословение) следовали прямым, ясным путем: они строго придерживались рамок Корана и Сунны, руководствуясь исключительно содержащимися в них установками. Таким образом, главный принцип эпохи сподвижников и их современников состоял в следовании Корану и Сунне и неприятии нововведений.
Ислам, как уже было сказано, воспринимался и распространялся сподвижниками в его первозданной, истинной форме. Ни один из аспектов Ислама – духовный, материальный, социальный, политический, экономический, нравственный – не был проигнорирован или предан забвению. Внутренняя суть Ислама не подавлялась внешней формой, а осмысление внутренней сущности не влияло на исполнение внешней исламской обрядности. Внимание в одинаковой мере уделялось разуму, духу и телу как трём основным составляющим человека, индивидууму и обществу – как цельно-единому организму. Одновременно учитывались интересы этой и будущей жизни.
На определённом этапе народ и власть имущие, постепенно начали отходить от норм, завещанных Пророком (мир ему и благословение). Обстановка утончённой роскоши придворной жизни резко контрастировала с политической борьбой, принимавшей характер бесконечных дворцовых заговоров. Помимо этого возникли направления, возглавляемые философами-рационалистами (мутакаллимун), акцентировавшими свое внимание исключительно на идеях рационализма. Что же касается ученых-правоведов (фукаха), то они изучали и разрабатывали лишь внешнюю сторону Ислама – религиозно-культовую практику.
На этом этапе учение Ислама превратилось в сухой и бездушный формализм. Мусульмане же увлеклись роскошью и мирскими благами. Вследствие этого в мусульманском обществе начали появляться признаки испорченности, началось время междоусобиц, разорявших Халифат, в то время как правители и их приближенные утопали в богатстве и роскоши. Цинические и эпикурейские жизненные установки, склонность к чувственным удовольствиям и красивой жизни, доминировавшие в кругах арабской аристократии, грозили подорвать моральные устои исламского мира.
На фоне ясно прослеживающихся тенденций к моральной деградации определённый контингент исламского общества, получивший название «суфиев», оставался верным приверженцем пути сподвижников (саляф). Суфии строжайше следовали предписаниям Корана и Сунны, отвергали нововведения, отрекались от роскоши и удовольствий мирской жизни, практиковали и проповедовали истинный аскетизм.
Следует отметить, что термин «суфии» закрепился за этими людьми не сразу. Сначала их называли «аль-убад» («поклоняющиеся»), «аз-зухад» («аскеты»), «ахль-уз-зикр валь-иршад» («люди поминания и наставления»). Самое раннее упоминание термина «суфизм» относится к 815 г. (200 г. по Хиджре) и принадлежит Маъруфу аль-Курхи: «Тасаввуф – это приверженность истинам и предание забвению того, чем владеют люди ». Упоминается также некая группа, возникшая в 815 г. в Александрии и называвшая себя суфиями. Они повелевали одобряемое Шариатом и находились в оппозиции властям.
Негодуя против царивших в Халифате нравов, суфии призывали к очищению религии от нововведений, строгому и неукоснительному следованию Корану и Сунне, отказу от роскоши, духовному очищению, борьбе с собственным эго (нафсом) и аскетизму, выступали против всяких новшеств, идейных и поведенческих аномалий.
Следует сказать, что суфии вели высоко социально-активный образ жизни, презирали пассивность, инертность, иждивенчество. Суфийские шейхи побуждали своих учеников (мюридов) зарабатывать себе на жизнь собственным трудом, запрещали им вести пассивно-созерцательный образ жизни. Так, имам аш-Шарани говорил своим ученикам-ремесленникам: «Усердие, прилежность и мастерство в работе занимают место добровольного поклонения». Своих учеников-плотников он призывал: «Пусть вашими четками будет пила!» Ученикам-земледельцам он наказывал: «Пусть местом вашего уединения будет поле!» А ученикам-торговцам он говорил: «Пусть местом вашего уединения будет верность! » Шейх ад-Дусуки, к примеру, завещал своим последователям: «Кто собственным трудом, даже если он богатый, не зарабатывает себе на пропитание, тот не из нас! » Шейх ар-Рифаи говорил своим мюридам: «Отличайтесь от людей украшением тасаввуфа. Украшение тасаввуфа – это обеспечение себя и своей семьи прежде совершения вирда и зикра ». Абу аль-Хасан ащ-Щазали говорил: «Не имеющий работы пусть не приходит к нам. В ком нет блага для этой жизни, в том нет блага и для будущей!» Ахмаду аль-Бадави принадлежит следующее высказывание: «Заработай на хлеб, затем совершай поклонение своему Господу!» Шейх аль-Хирави повелевал: «Будьте в этой жизни посредством вашего труда господами, чтобы по отношению к тарикату не выказывали пренебрежение ».
Как мы видим, истинные суфии вменяли последователям тасаввуфа в обязанность труд, которым они должны были зарабатывать себе на жизнь, и пропитание, возрождали понятие человеческого достоинства, запрещали попрошайничество и бездеятельность, поскольку суфий не должен находиться на чьём-либо иждивении. Суфии культивировали не только труд, но и такие качества, как честность, правдивость, верность, надежность, прилежность в выполняемой работе. Сохранилось предание, что Ибрахим ибн Адхам работал сторожем в одном сирийском городке. Однажды хозяин сада пришел, чтобы угостить своих гостей, и попросил Ибрахима выбрать для них самые сладкие гранаты. Однако гранаты, принесенные Ибрахимом, оказались на вкус горькими. Хозяин потребовал принести другие, но история повторилась. Тогда он воскликнул в гневе: «Ты работаешь сторожем этого сада, неужели ты не можешь отличить горькие плоды от сладких?» На что Ибрахим ответил: «Ты определил для меня только охрану сада, но не дозволил мне есть его плоды. И я ни разу не пробовал их».
По этому поводу Абд уль-Хафиз Фургули пишет: «Несомненно, что высокая нравственность, которой пользовались суфии, оказала свое положительное влияние на труд и производство, на отношения между людьми. Посредством высокой нравственности тасаввуф побуждает к искренности, серьезности, постоянному труду; противоборствует лености, пассивности, пустой трате времени; призывает к самокритике, скромности, любви к людям, служению обществу; выступает против злобы, зависти, вражды, мести; побуждает к снисхождению и не терпит алчности ».
Таким образом, тасаввуф представляет собой очищение внутреннего сознания и внешней обрядности от противоречащих Шариату моментов, действий, насыщение и наполнение сердца поминанием Бога, ощущением постоянного божественного контроля, надеждой и смиренностью перед Ним. Под тасаввуфом как терминологическим понятием понимается приверженность мусульманина Корану и Сунне.
Сущность тасаввуфа заключается в единой и цельной совокупности вероубеждений (акида), нравственности, борьбы со своим эго (нафсом) и проповедования (да"ва). Столпами же тасаввуфа являются покорность Единому Богу (Ислам), вера (иман) и чистосердечие в поклонении Богу (ихсан).
Истинный тасаввуф, как пишет Хусейн Мухаммад Маклух, – это практическое и теоретическое воспитание человеческой психологии, исцеление духовных недугов сердца, взращивание достойных качеств и вырывание пороков с корнем, подавление похоти, обучение терпению, довольству, поклонению.
Суфизм был призван возродить, оживить чистосердечие и искренность в поклонении Богу, т. е. ихсан. Как пишет Мухаммад ибн аль-Хасан аль-Хаджави в своей книге «Аль-Фикр ас-Сами»: «Основа суфизма – вопрос Джабраила (мир ему) в хадисе об ихсане, который представляет собой усовершенствование веры (имана) и покорности Богу (Ислама)». В этом смысле тасаввуф – это постоянное самосовершенствование, приложение усердия и борьба с самим собой.
«А тех, которые усердствуют за Нас, Мы Нашими дорогами направим. Аллах ведь истинно лишь с теми, которые творят добро » (сура «Аль-Анкабут», аят 69).
Целью суфизма как учения об искреннем и чистосердечном поклонении Всевышнему является усовершенствование служения, очищение души от недостатков и стремление сделать её совершенной, правильное осмысление глубинных значений, тонкостей вероубеждения и поклонения. Следуя подобным путем, человек достигает божественного довольства и любви, постоянно ощущает присутствие Бога; в его сознание не проникает невнимательность и беспечность, что позволяет ему не преступить определенные Шариатом границы.
Призывая к чистосердечию в поклонении Богу, уделяя первостепенное внимание внутреннему сознанию и духовно-нравственному воспитанию (некоторые суфии даже говорили: тасаввуф – это нравственность; кто улучшил нравственность, тот улучшил тасаввуф), суфии удовлетворили духовные потребности общества. Благодаря их деятельности множество мусульман вернулось на прямой путь, большое количество населения открытых мусульманами стран приняло мусульманскую религию. Суфии оставили большой капитал познаний и духовного опыта.
Тасаввуф построен на неукоснительном и строжайшем следовании Корану и Сунне, являющимися его единственными источниками. Как сказал Джунайд аль-Багдади: «Наше знание воздвигнуто на Коране и Сунне». Ему же принадлежит следующее высказывание: «Путь ко Всевышнему Аллаху закрыт для Его творений, кроме тех, кто следует по пути Посланника Аллаха (мир ему и благословение)». Когда шейха Накшубанди спросили: «Каким средством человек достигает вашего пути?», он ответил: «Путем следования Сунне Посланника Аллаха (мир ему и благословение)».
Абу Сулейман ад-Дарани говорил: «Иногда в мое сердце западает идея, и я принимаю ее только при двух справедливых свидетелях – Коране и Сунне ». Так же говорил Абу Хафс: «Кто не сверяет постоянно свою практику и духовные состояния (ахваль) с Кораном и Сунной и не подвергает критике свои идеи, тот не входит в число достойных мужей». А Ибн Абу аль-Хивари считал: «Кто совершил какое-либо действие, не следуя в этом Сунне, то оно недействительно».
Имам аль-Газали пишет: «Джунайд рассказывал: «Мой шейх однажды спросил меня: «Если ты уйдешь от меня, то к кому ты пойдешь?» Я ответил: «К Мухасиби». Он сказал: «Да, получи от него его знания и этику и не вступай с ним в дискуссию по поводу калама, предоставь это дело мутакаллимам».
Один из выдающихся ученых-суфиев Сахль ибн Абдулла ат-Тустури говорил: «Наши основы состоят из семи принципов: приверженности Книге Аллаха, следования Сунне Посланника Аллаха (мир ему и благословение), употребления в пищу дозволенного, непричинения зла, избегания греха, покаяния, выполнения прав ». Шейх Абу аль-Хасан аш-Шазали сказал: «Кто ведет на путь Всевышнего Аллаха, призывая к тому, к чему не призывал Посланник Аллаха (мир ему и благословение), тот – самозванец ».
Суфии были непримиримыми противниками новшеств. Хасан говорил: «Если люди привнесли в свою религию нововведение, то Аллах лишает их равной ему Сунне, которую не вернет им до Судного дня ». Примечательно, что великий суфий аш-Шарани писал в своей книге «Ат-Табакат»: «Ученые-суфии пришли к единому мнению (иджма), что возглавлять тарикат имеет право только тот, кто получил глубокие знания по Шариату, изучил предмет явных и неявных, общих и специфичных, аннулирующих и аннулированных значений, глубоко изучил арабский язык, освоив его стилистику: образные, метафоричные выражения и др. ».
В чем же заключается смысл единодушного мнения суфийских ученых, о котором пишет Шарани? Известно, что в своем поведении шейх или глава тариката является для учеников (мюридов) эталоном. И в своих религиозных вопросах и проблемах ученики обращаются именно к шейху – своему учителю, воспитателю и наставнику. Если же шейх не является знатоком, специалистом в области Шариата, то он непреднамеренно, невольно направит своих мюридов на неверный путь, введет их, как и самого себя, в заблуждение.
Также шейх аш-Шарани в своей книге «Кашф-уль-Гумма» писал: «Путь (тарикат), не проложенный по пути Шариата, – это мрак. Всякий, кто ступит по нему, не будет уверен в том, что он находится в безопасности и не погибнет ».
Вышесказанное свидетельствует о том, что корабль истинного тасаввуфа неуклонно плывет в фарватере Корана и Сунны. Что касается терминов «тасаввуф» и «суфизм», то они, с точки зрения суфиев, не являются принципиальными. Ведь, как уже было сказано, термин «тасаввуф» не использовался и не был распространен в эпоху сподвижников Пророка (мир ему и благословение), а ранних суфиев называли «зухад» («аскеты»). Потому не следует фанатично и принципиально придерживаться термина «тасаввуф» или «суфизм». Одновременно с этим игнорирование и непризнание смысла и содержания этого термина является крупной ошибкой и несправедливостью. Ведь тасаввуф есть не что иное, как «ильм-уль-ихсан» («наука о чистосердечии»), «ильм-уль-ихляс» («наука об искренности»), «ильм-уль-убудийя» («наука о поклонении»), суфии – это «ахль уз-зикр» («люди поминания»), «ахль-уз-зухд» («люди аскетизма»).
Таким образом, термин «тасаввуф» является унаследованным понятием, означающим проповедуемые Исламом истины. Да, не следует игнорировать термин «тасаввуф», поскольку он указывает на конкретное, определенное научно-историческое значение. В то же время суфии не призывают слепо и фанатично придерживаться этого названия в силу того, что оно не упоминается ни в Коране, ни в Сунне. Мусульманин горд своим названием и не ищет ему замены, поскольку так его назвал Всевышний Аллах.
Журнал «Ислам »
- 3759 просмотров
Этические предпосылки науки «деловое общение» складывались на протяжении многих веков. Именно в русле этического знания, развития этической науки сформировались ведущие этические традиции делового общения. Одной из таких традиций стала восточная традиция, которая берет свое начало со школы служилых людей Конфуция (сер. I тыс. до н.э.). Этические идеи Конфуция обычно характеризуют как теорию «управления людьми на основе добродетели».1 Главное место в отношениях между людьми Конфуций отводит концепции «Жэнь» - человеколюбию.
Центральный принцип этой концепции: «Чего не желаешь себе, того не делай и другим».2 Только обладающий человеколюбием соблюдает этот принцип в общении с другими. При этом на первое место в отношениях с людьми благородный муж ставит долг и справедливость, а неблагородный - только выгоду.
Первостепенное значение долга в общении служилых людей подчеркивается и в другом изречении Конфуция: «Благородный муж думает о долге, а мелкий человек о выгоде».3
Концепция человеколюбия, предложенная Конфуцием, включала в себя и такие важные принципы общения служилых людей, как «сдерживание себя», «благовейное отношение к делу», соблюдение правил нравственного поведения. По существу, все эти принципы составили основу универсальных этических принципов делового общения.
1 История китайской философии. - М.: Прогресс, 1989. - С. 63.
- Антология мировой философии. Т. 1. - М.: Мысль, 1969. - С. 194. 3 Там же. С. 194.
Важное место в концепции Конфуция занимает «путь золотой середины» - «самый высокий принцип добродетели». Конфуций советует в общении с другими «держать два конца, но использовать середину». 1 Поиск «среднего пути» между противоречиями служилых людей позволяет им избежать «чрезмерности», смягчить противоречия и достигнуть компромисса. Но на компромисс, замечает Конфуций, следует идти не ради компромисса как такового, путем лицемерия, а для решения деловой проблемы.
Называя лицемерие врагом добродетели, Конфуций призывает в общении с людьми, соблюдать меру: проявлять строгость без жестокости, а компромисс без лицемерия.
Концепция компромисса, предложенная Конфуцием, - это один из источников современной теории компромисса в деловых отношениях.
Не меньший интерес в восточной традиции представляет этическое учение буддизма. И хотя в нем в прямой форме не изложены этические принципы общения людей, но в косвенной форме они присутствуют в нравственном законе буддизма, который проявляется как борьба «между хорошими, благородными свойствами человека и его дурными или скверными склонностями». 2
Согласно этому закону этичное поведение человека основано на фундаментальном буддистском учении о вселенской любви и сострадании ко всем живым существам.
В общении с другими людьми этичное поведение включает «правильную речь, правильное действие и правильный образ жизни». 3
Правильная речь подразумевает воздержание от лжи, сплетен, клеветы и любого разговора, который может способствовать разъединению и дисгармонии в общении людей. Необходимо воздерживаться и от резких, грубых или оскорбительных выражений, бесполезной и глупой болтовни. Вместо этого нужно «говорить правду и употреблять приветливые, корректные и приносящие пользу выражения». 4
Правильное действие - это нравственное, честное и миролюбивое поведение. Его можно достичь путем воздержания от бесчестных поступков.
Правильный образ жизни поддерживается только честными способами, не причиняющими никому вреда и исключающими мошенничество.
^ История китайской философии. - М.: Прогресс, 1989. - С. 73. з Щербатской Ф.И. Избранные труды по буддизму. - М.: Наука, 1988. - С. 208. Фрейджер Р., Фейдимен Д. Личность: теории, эксперименты, упражнения. - Спб.: Прайм - ЕВРОЗНАК, 2001. - С. 565. Там же.
Указанные черты нравственного поведения, выделенные буддизмом, служат еще одним источником (наряду с конфуцианством) универсальных этических принципов делового общения. Ведь для эффективного делового взаимодействия крайне необходимы и приветливость, и честность, и корректность в отношении к деловым партнерам.
Особое место в восточной традиции занимает этическая концепция ислама. Решающий вклад в ее разработку внес суфизм, который «притягивал к себе людей, склонных к самостоятельному мышлению». 1
Суфийская этическая концепция многомерна. Она включает в себя стремление как к личной независимости, так и к общению с другими людьми. При этом сущность развития человеческой личности заключается в стремлении к объединению людей. Истинное «Я» человека проявляется тогда, когда он начинает «с любовью открываться другим».
Подчеркивая важность общения с другими людьми, в особенности с близкими товарищами и единомышленниками, суфизм предлагает отказаться от такого поведения, которое разделяет людей, не высказывать недовольства по поводу ошибок других и не создавать неловких или трудных ситуаций в общении. 2
В целом восточная этическая традиция подготовила основы гуманистического делового общения. Утверждая уважительное отношение к партнеру по общению, ориентированность на компромисс, она, по существу, исключала релятивистские и утилитаристские установки, которые в наибольшей степени проявились в западноевропейской этической традиции. Ее анализ показывает, что в ней с самого начала определились две тенденции, противоположные по своей этической ориентации: гуманистическая и прагматично-утилитаристская.
Первая, более близкая к восточной этической традиции, утверждала принципы гуманистического делового общения. Свое начало она берет с античной философской мысли, в которой человек выступает как высшая ценность и как «мера всех вещей» (Протагор). Признавая право человека на самостоятельность мышления и свободу выбора, она ориентировала в общении с людьми на благоразумные, обдуманные и мудрые поступки, на хорошее расположение духа.
И сегодня актуальны такие советы античных философов, как: «говори к месту», «не позволяй своему языку опережать свой разум», «лучше думать перед тем, как действовать, чем после». Важное значение античные философы придавали соблюдению меры в общении
1 История
современной зарубежной философии: компаративистский подход -
Спб., 1997. - С. 141.
2 См. Фрейджер Р., Фейдимен Д. Указ. соч. - С. 617.
с другими людьми. «Ничего сверх меры», «мера - наилучшее» -эти принципы выполняли ведущую роль в общении.
Особый интерес представляют диалоги Платона. По существу они являются творческой мастерской общения нескольких собеседников, каждый из которых демонстрирует свое искусство общения в споре, .в дискуссии, в постижении истины. В диалогах Платона впервые рождается диалектическое искусство общения. Столкновение противоположных позиций собеседников происходит в рамках корректности и уважительного отношения к мнению другого. Это и позволяет собеседникам прийти в конечном счете к истинному решению обсуждаемой проблемы.
Следует иметь в виду, что для Платона общение с учениками в Академии, обучение их мудрости и диалектике было профессиональным занятием, а именно деловым общением. В его рамках утверждались такие гуманистические принципы, как благо, добро, истина, справедливость, умеренность, благоразумие, добродетель. Они и сейчас не потеряли своей социальной значимости для делового общения.
Стремление к утверждению добродетели в общении с другими людьми было присуще и этике Аристотеля. Он рассматривал добродетель как «приобретенное качество» человеческой души, которое формируется в результате социализации человека и его воспитания. Реально добродетель проявляется в поступках людей, в «образе их действий"» как «известного рода середина» между такими принадлежностями порока, как «избыток и недостаток». 1
Самообладание, умеренность, мужество, скромность, благоразумие - вот те добродетели, которыми, согласно Аристотелю, руководствуется знающий и мудрый человек в общении с другими людьми.
Своей актуальности аристотелевское учение о добродетелях не потеряло и в наши дни. Его непреходящее значение для современных деловых отношений подчеркивается в отечественных исследованиях. 2
Гуманистическая тенденция в западноевропейской этической мысли нашла свое продолжение и в Новое время, в концепции естественных законов Т. Гоббса. Рассматривая естественные законы как основу нравственного общения людей, Гоббс отождествляет их с теми гражданскими добродетелями, которые способствуют как достижению блага, так и сохранению мира в государстве.
Человек может для сохранения своей природы использовать собственные силы по своему усмотрению, но в общении с другими людьми ему желательно руководствоваться гуманистическими принципами. Один из этих принципов формулируется во втором естест-
1 Антология мировой философии. Т.1. - М.: Мысль, 1969. - С. 461.
2 См., например: Омелъченко Н.А.
Этика и культура управления в системе госу
дарственности и госслужбы: Учеб. пособие. - М.: ГУУ, 2003. - С. 30.
венном законе Гоббса: «Не делай другим того, чего не хотел бы, чтобы делали тебе» («Левиафан», гл. 14). По содержанию второй естественный закон Гоббса близок принципу человеколюбия, выдвинутому ранее Конфуцием.
Гуманистическая тенденция в западноевропейской этической мысли утверждала и другой важный принцип делового общения, выдвинутый ранее Конфуцием, ~ первенство долга перед выгодой. Наиболее обстоятельное обоснование он получил в гуманистической этике должного И. Канта. Следование долгу в деловых отношениях приобретает у Канта более жесткий характер, чем у Конфуция. При этом этический ригоризм Канта вовсе не опровергает в целом гуманистическую направленность общения людей друг с другом. Основание практического закона общения Кант связывает с рассмотрением любого человека как щели самой по себе». Такое рассмотрение исключает использование одним человеком другого в качестве средства для достижения каких-либо целей.
На основе этих положений Кант формулирует моральный закон общения как «практический императив»: «Поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого также как к цели и никогда не относился бы к нему только как к средству».*
Реализация морального закона в практике общения не позволяет, согласно Канту, употребить другого человека как «какую-нибудь вещь», не позволяет обмануть другого человека «ложным обещанием», тем более «калечить его, губить или убивать». 2 Моральный закон исключает также самоубийство человека, так как оно не совместимо с «идеей человечества как цели самой по себе». 3
Не вызывает никаких сомнений то, что по своему существу практический императив Канта направлен против манипулятивного общения и манипулятивных технологий, широко применяемых в современном деловом взаимодействии.
Кант считал, что моральный закон свят, хотя сам человек «не так уж свят». Но сама реализация морального закона позволяет человеку ощутить возвышенный характер «своего сверхчувственного существования, подняться над самим собой» в общении с другими людьми.
В наибольшей степени это проявляется в высшем жизненном принципе моральности - долге, который позволяет усмирить такие склонности человека, как высокомерие, властолюбие, корыстолюбие, честолюбие. С их помощью человек пытается оказывать влияние на других людей через их «мнение, страх, интерес», пытается управлять
1 Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 4. - М.: Мысль, 1965. - С. 270.
2 Там же. С. 270, 271.
и распоряжаться другими в соответствии со своими целями, чтобы «овладеть ими как простыми орудиями своей воли».1
Кант отмечает, что честолюбие не имеет ничего общего с «любовью к чести», к чести как таковой, которая обладает внутренней моральной ценностью и которой человек вправе ожидать от других в общении. Те же, кто одержим честолюбием, создают лишь видимость хорошей репутации в обществе, а на деле, в общении, становятся орудием льстецов и плутов.
Эти положения Канта представляются важными для цивилизованного российского бизнеса и предпринимательства, который в общении с деловыми партнерами стремится все больше ориентироваться на принцип «честь превыше прибыли». Особый интерес для современного делового общения представляют и такие принципы, сформулированные Кантом, которые призваны ограничивать свободу людей при публичном обмене своими мыслями. К ним Кант относит прежде всего умение сдерживать себя и свои аффекты в серьезном споре в таких рамках, чтобы всегда «проглядывало взаимное уважение и благоволение» общающихся партнеров, чтобы тон их разговора не был «крикливым или высокомерным».2
Общительности людей содействует также соблюдение принципов, касающихся характера общения: «не говорить преднамеренно неправды», «не льстить», «никогда не нарушать своего обещания», проявлять скоромность, бескорыстность и вежливость по отношению к другим.3 Кант делает вывод, что хорошие, благопристойные манеры общения представляют такое одеяние, которое к лицу доб-родетелю и гуманности.
Таким образом, гуманистическая тенденция в западноевропейской этической мысли утверждала в деловом общении «человечность межличностных отношении, включающую в себя уважительное и ответственное отношение к деловому партнеру, осмотрительность в собственных притязаниях, внимание к запросам коллег по работе, подчиненных или начальства».4
Наряду с гуманистической тенденцией в западноевропейской этической мысли формируется прагматично-утилитаристская тенденция, которая ориентирует деловые отношения на жесткий прагматизм, расчет, максимизацию выгоды любой ценой. Если гуманистическая тенденция формировалась преимущественно в русле философских концепций, то прагматично-утилитаристская тенденция возникает и развивается в контексте политических и экономических теорий.
1 Кант И. Соч.: В 6 т. Т. 6. - М.: Мысль, 1966. - С. 519.
2 Там же. С. 530.
3 Там же. С. 543.
4 Рих А. Хозяйственная этика. - М.: Посев, 1996. - С. 73.
Зарождению этой тенденции в немалой степени способствовал макиавеллизм - учение итальянского мыслителя XVI века Н. Макиавелли. Основной постулат макиавеллизма: политика и мораль - непересекающиеся плоскости и потому для завоевания и удержания политической власти любые средства оправданны. Макиавеллизм фактически содействовал элиминации (устранению) этических принципов из одного вида профессиональной деятельности - политической.
Принцип макиавеллизма «цель оправдывает средства» стал основополагающим для экономических теорий конца XVIII - начала XIX века. Созданный классиками политической экономии А. Смитом, Д, Рикардо, Дж.С. Миллем образ «экономического человека» («homo economicus») руководствовался в своей хозяйственной деятельности только одним мотивом - экономической выгодой. А всякие социальные и моральные факты хозяйствования признавались не более чем внешними рамками, которые можно либо не учитывать, либо вовсе игнорировать. При этом речь шла не только о том, «что человек в своей хозяйственной деятельности, будь он производителем или потребителем, руководствуется принципом выгоды, но и о том, что ему надлежит придерживаться данного принципа, так как это соответствует экономической рациональности».1
Таким образом, принцип экономической выгоды по существу был возведен на уровень определенной нормативной ценности, которой должен следовать homo economicus в своих деловых отношениях. Так сформировался новый тип деловых отношений - «деловой макиавеллизм».
Маржиналистские2 экономические теории середины XIX века (Г. Г. Госсен, АО. Курно, И.Г. Тюнен), утвердившие приоритет количественного метода в анализе экономических явлений, еще больше очищают «экономического человека» от «посторонних» моральных принципов. «Homo economicus» в их теориях предстает как «макси-мизатор полезности». Он не только исчисляет свою экономическую выгоду в деловых отношениях, но и оптимизирует свои действия на основе полезности и индивидуальных предпочтений.3
Практически неизменной остается «экономический человек» в неоклассических теориях экономистов начала XX века. В деловых отношениях его интересы не идут дальше соображений экономиче-
1 Рих А. Указ. соч. С. 38.
2 Маржинализм
(от фр.marginal - предельный) - один из методологических
принципов политэкономии, основанный на использовании предельных величин
в анализе экономических явлений.
3 См.: Радаев В.В.
Экономическая социология. Курс лекций: Учеб. пособие. - М.:
Аспект Пресс, 1998. - С- 19.
ской выгоды. И это стремление к достижению собственной выгоды не знает пределов, оно реализуется «вопреки всему - иногда в ущерб интересам партнеров и даже общества в целом».1 Не случайно один из крупных представителей неоклассического направления Дж. Кейнс пытается несколько ограничить абсолютизацию экономической выгоды «homo economicus». Полагая, что «капиталистом-предпринимателем руководят более высокие мотивы, нежели просто максимизация собственных доходов»,2 он вводит психологические факторы для анализа делового поведения «homo economicus», в частности такой из них, как «склонность к сбережению».
Попытку расширить мотивационное поле действий «экономического человека» в деловых отношениях предприняли и теории социального выбора, разработанные в трудах А. Сена, Ю. Эльстера и др. Они стремятся улучшить структуру побудительных мотивов «homo economicus» и активно вводят этические мотивы в анализ его делового поведения. Но роль этических мотивов рекомендуют не переоценивать, так как нравственность в хозяйственной деятельности - это «действительно редкий ресурс».
Таким образом, общая формула поведения «homo economicus» в деловом общении, предложенная в экономических теориях, остается по существу неизменной. В деловых отношениях два основных мотива его деятельности: максимизация своей экономической выгоды", достижение наиболее удачного сочетания своих потерь и выгод.
Нельзя сказать, что эта прагматично-утилитаристская модель делового общения, сформулированная в западноевропейской экономической мысли, не подвергалась критике. Смягченные варианты критики этой модели присутствовали в социологических теориях, которые рассматривали мотивацию человека, вступающего в деловое общение, значительно шире. Так, основатель социологической науки О. Конт считал, что человек - это деятельное существо, но побуждение к деятельности исходит в первую очередь из чувства, а не из разума. Поэтому любая деятельность человека побуждается чувством, но контролируется разумом. И хотя человек от природы эгоистичен, у него существуют склонности к любви и бескорыстию, которые проявляются в общении с другими людьми.
Отсюда Конт выводит и основную формулу деятельности человека: «Нужно действовать под влиянием чувства и думать, чтобы действовать».3 Главным в индустриальном обществе Конт считал достижение стабильности и гармонии. Гармония как «согласован-
1 Рих А. Указ. соч. - С. 478.
2 Там же. С. 564.
| М.: Прогресс-Универс, |
3 Арон Р.
Этапы развития социологической мысли.
1993. -С.114.
ное взаимодействие личностей» и «наилучшее сочетание их интересов» должна присутствовать в любой деловой деятельности, связанной с общением людей - экономической, политической, духовной. Особый интерес представляет социологическая концепция марксизма, в которой прагматично-утилитаристская модель «экономического человека» подвергается жесткой критике с социально-классовых и конкретно-исторических позиций. Как экономист К. Маркс не отрицает того, что основным экономическим законом капитализма является извлечение максимальной прибыли. Этот закон, реализуясь в хозяйственной деятельности людей, с неизбежностью порождает различные формы отчуждения человека от человека. Они проявляются и в деловых отношениях, поскольку сознание людей, их мотивации есть общественный продукт.
Но капиталистическая формация - явление исторически преходящее и к тому же завершающее предысторию человечества. Поэтому преходящей, связанной с данным способом производства, является и «порожденная им форма общения людей».1 Сущность человека при этом не остается неизменной, поскольку она выступает каждый раз как совокупность исторически определенных общественных отношений.
Таким образом, различные формы общения людей обусловлены, согласно Марксу, развитием материального производства, которое изначально «предполагает общение индивидов между собой».2 Подлинный переворот в формах общения людей произойдет лишь с наступлением коммунистической формации. Она ликвидирует отчуждение человека от человека и утвердит не мнимую, а подлинную коллективность, в которой определяющими в общении людей станут не конкуренция и борьба, а их ассоциативное сотрудничество.3 В отличие от Маркса французский социолог Э. Дюркгейм критикует прагматично-утилитаристскую модель делового общения, опираясь на понятие общественного разделения труда. Именно разделение труда является объединяющей силой, которая придает обществу как определяющей социальной реальности целостность и основательность.
Создавая общественную связь между индивидами, разделение труда способствует формированию у них чувства солидарности. Сама же солидарность выступает как универсальная ценность, высший моральный принцип, который Дюркгейм противопоставляет прин-
1 Маркс К.
и Энгельс Ф.
Немецкая идеология. - М.: Партиздат ЦК ВКП(б), 1935. -
С. 28.
2 Там же. С. 11.
3 Там же. С. 65, 67.
ципу максимизации экономической выгоды как подчиненному, вторичному феномену.
В обществе, согласно Дюркгейму, существуют особые правила профессиональной нравственности, которые вынуждают индивида действовать ради достижения целей, не совпадающих с его собственными, делать уступки, идти на компромиссы, считаться с интересами более высокими, нежели его собственные.1
Как и Кант, Дюркгейм полагает, что поступать морально - это значит «исполнять «свой долг». Но, в отличие от Канта, он считает всякий долг конечным, ограниченным другими обязанностями. И потому «нравственность не может повелевать сверх меры промышленными, торговыми и тому подобными функциями, не парализуя их...».2 Такое ограничение нравственности в деловых отношениях свидетельствует о противоречивой позиции Дюркгейма по отношению к «экономическому человеку».
Полагая антогонизм труда и капитала лишь отклонением от нормы существования индустриального общества, Дюркгейм определяющей в нем считает органическую солидарность. Поэтому ложна, по его мнению, та теория, которая утверждает, что эгоизм - отправная точка человечества. Повсюду, «где есть общество, есть альтруизм, потому что есть солидарность».3
С противоположных позиций - позиций методологического индивидуализма оценивает мотивацию деятельности «экономического человека» понимающая социология М. Вебера. Поскольку все социальные объекты есть результат целенаправленного и осмысленного человеческого поведения, постольку сам человек принимает на себя ответственность за предполагаемые последствия совершаемых социальных действий. Такая «этика ответственности» особенно важна при принятии деловых решений в сфере экономики и политики, которые затрагивают судьбы многих людей. При этом недостаточно оставаться честным и справедливым в деловых отношениях, необходимо еще и взвешивать все возможные последствия своих действий и действий деловых партнеров.
Подвергая критике «безудержное стремление к наживе», к максимизации прибыли, присущее «экономическому человеку» в американской деловой культуре, Вебер считает, что накопление капитала, превращенное в самоцель, не только противоречит нормам протестантской этики, но лишено всякого религиозно-этического содержания.4
1 Дюркгейм Э.
О разделении общественного труда. Метод социологии.
Наука, 1991. - С. 214-215.
2 Там же. С. 223.
3 Там же. С. 187.
4 См.: Вебер М.
Избр. произведения. - М.: Прогресс, 1990. - С. 207. - М.:
И все же наиболее резкой критике прагматично-утилитаристская модель деловых отношений была подвергнута в российской философской и социологической мысли. Следует сразу заметить, что для российской этической традиции более характерно доминирование таких этических принципов деловых отношений, как солидарность, взаимопомощь, коллективизм, человечность и сострадательность.
Конечно, в российской деловой практике встречаются проявления «делового макиавеллизма* - стремления к максимизации прибыли любой ценой. Но не они определяющие для российского этического менталитета. Не случайно и сегодня, в крайне сложных рыночных условиях современной России, не находит поддержки у значительной части общества «олигархический капитал», легитимность получения прибыли которым ставится под сомнение.1
Наиболее обстоятельная критика мотивации «экономического человека» присутствует в экзистенциальной философии русского религиозного философа И. Бердяева. Позиция экзистенциального персонализма, которую последовательно отстаивает Бердяев, не приемлет любые формы проявления индивидуализма. В особенности - индивидуализм, присущий капиталистическому обществу, связанный с ничем не ограниченной частной собственностью. Такой индивидуализм, по мнению Бердяева, не имеет ничего общего с личностью, «враждебен личности» и «уничтожает личность».2
Этически отрицательные стороны индивидуализма в наибольшей степени проявляются в том, что личность выступает лишь «орудием хозяйственно-общественного процесса», а ее качества служат «лишь способом достижения максимальных хозяйственных благ».
Поэтому совершенно ложна, по мнению Бердяева, «идея homo economicus, всегда руководящегося личным интересом. Этот экономический человек создан буржуазной политической экономией и соответствует капиталистической этике, его не было в прошлом. Но его структуру души считают вечной и этим аргументируют против новой социальной организации труда».3
Индивидуализму «экономического человека» Бердяев противопоставляет такое «межчеловеческое общение», которое строится на основе духовной общности людей, искренности и солидарности их интересов и намерений. Для характеристики такого общения он вводит специальный термин «коммунион» взамен термина «комму-
1 См. подробнее об этом: Власть
и предпринимательство в контексте политиче
ской культуры российского общества / В.И. Буренко, В.В. Меркулов, Д.Д. Пенъ-
кобский, Л-Е. Раков. - М.: Национальный институт бизнеса, 2003. - С. 136-140.
2 Бердяев Н.А.
О назначении человека. - М.: ТЕРРА - Книжный клуб; Респуб
лика, 1998. - С. 187.
3 Там же. С. 187.
никация», который, по мнению Бердяева, характеризует лишь различные типы информационного сообщения между людьми.1
Индивидуализм западноевропейского буржуа считал неприемлемым для российской деловой культуры и представитель русского консерватизма К. Леонтьев. Он предлагал сохранить в общении людей традиции русской общинности: солидарность и взаимопомощь.2
Следует особо отметить роль народнического общественно-политического движения в критике «экономического человека». В социологических теориях П. Лаврова и Н. Михайловского отстаивались идеалы общественного блага, социальной справедливости и солидарности. Именно эти этические принципы предлагалось утвердить в межличностном общении. Сами же принципы рассматривались в единстве с развитием и совершенствованием личности.
Особое значение в межличностном общении, согласно Лаврову, имеет идеал личного достоинства. Стремясь к нему, личность вступает в общение с другими индивидами и посредством чувства справедливости приходит к признанию их личного достоинства и права на развитие. Именно чувство справедливости является определяющим в межличностном общении, поскольку оно составляет основу для уважения прав других личностей3. Более радикальная критика «экономического человека» содержалась в социологической концепции П. Кропоткина. Она опиралась на «закон взаимопомощи», который действует как в природе, так и в общественной жизни. Проявляясь в обществе как общественная солидарность, «закон взаимопомощи» действует и в межличностном общении. Он является источником всех этических норм общения людей и всего последующего нравственного развития общества. Таким образом, на место конкурентных форм человеческого общения Кропоткин предлагает поставить другие формы: солидарности и свободной кооперации, которые не только пересилят «инстинкт самосохранения», но будут способствовать более свободному развитию человеческих способностей.4
К сожалению, в современном российском бизнесе и предпринимательстве лучшие этические принципы межличностного общения, разработанные в российской мысли конца XIX - начала XX века, оказались менее востребованными, чем в советский период. Можно лишь выразить надежду на то, что времена меняются и наступит период, когда самобытная российская этическая традиция будет оценена по достоинству.
1 См.: Бердяев Н. Философия свободного духа. - М.: Республика 1994. - С 308.
2 См.: Леонтьев К. Записки отшельника. - М.: Русская книга. 1992. - С. .
3 Русская философия: Словарь. - М.: Республика, 1995. -