Заслуженный деятель отечественной культуры Игорь Иванович Сукачев и известный журналист Михаил Марголис совместными усилиями подготовили книгу о - «Путь Горыныча» (авторизованная биография главного хулигана российского рок-н-ролла). 1 декабря Гарику исполнится 59 лет, и примерно в это время книга появится в продаже. Специальный корреспондент Петр Каменченко поговорил с одним из авторов. Вы также ознакомитесь с захватывающими фрагментами «Пути Горыныча», которые нигде больше прочесть не сможете.

Этого текста сам Гарик еще не видел

«Лента.ру»: Насколько я знаю, ты уже несколько лет живешь в Испании. Откуда тогда взялся этот проект, почему вдруг Гарик, а не, к примеру, сын еще более известного у нас папы Хулио?

Михаил Марголис : Тогда уж надо было сразу о самом Хулио. Во-первых, я живу именно в том городе, где началась полвека назад его музыкальная карьера - с победы на международном песенном конкурсе. Во-вторых, он сейчас празднует свое 75-летие. Стоило выпустить книжку к такой дате. Может, мэрия Бенидорма вписалась бы в проект, тем более что бюст Хулио Иглесиаса установлен почти рядом со зданием, где она располагается.

Но если серьезно, то, живя в Испании, я продолжаю сотрудничать с российскими СМИ и издательствами. Все-таки у меня тридцатилетний опыт работы в музыкальной журналистике и десяток биографических книг. Большинство посвящены значительным фигурам российского рока, и почти все они - мои давние знакомые, приятели или друзья.

Гарик Сукачев. «За окошком месяц май». Клип снимали у Ефремовых на даче. Мы просто дурачились, а Влад Опельянц все это снимал. Получилось здорово!

Важное уточнение. Мне интересен и комфортен жанр нон-фикшен, но я весьма прохладно отношусь к романизированным биографиям. Поэтому откликаюсь на предложения издательств в том случае, если речь идет о человеке ныне здравствующем, с которым я могу пообщаться, либо о людях, чья история разворачивалась на моем веку. Гарик Сукачев однозначно попадает в данную категорию. Мы знакомы не одно десятилетие.

Как вообще проходила ваша работа и сколько времени заняла?

Скажем так, «по техническим обстоятельствам», связанным с разными издательскими пертурбациями, выход книги несколько затянулся. Она могла появиться еще весной. Текстовая часть была полностью сдана уже в январе. А до того я собирал и анализировал нужный мне материал, общался с теми, чьи воспоминания и мнения мне казались важными: , Дмитрием Гройсманом, и другими. С самим Гариком наши разговоры «для книги» длились часами. Когда я периодически прилетал в Москву, мы встречались у него дома, в офисе, каком-нибудь кафе или ресторане и обсуждали, воспоминали, переосмысливали многие события и факты.

В результате получился его рассказ или рассказ о нем?

В книге немало прямой речи Горыныча, его друзей, коллег. Однако однозначно это не его автобиография, а рассказ о нем, где мой авторский голос вполне отчетлив. И еще подчеркну, что это вовсе не панегирик. Несмотря на то что с героями своих книг я много общаюсь лично, заказных сочинений не пишу. Более того, за редким исключением никому из них я не предоставляю текст «на визу» до его публикации. И Игорь, что приятно, тоже ни разу не сказал: «Старик, дай-ка я посмотрю, чего там в книжке-то будет». В день презентации он увидит ее впервые, как и обычные читатели. А дальше уж посмотрю на его реакцию.

Книга не про длину члена, но о пьянках и скандалах там достаточно

С Гариком было сложно?

Я знаю немало случаев, когда с Гариком кому-то бывало сложно и очень сложно. И ты наверняка о том знаешь еще больше. Но мне пока везет. За столько лет Игорь, если мы о чем-то договаривались (встреча, съемка, запись программы и т.п.), ни разу меня не подвел, не продинамил. А как с ним разговаривать при встрече, чтобы «не гонять порожняк», мне кажется, я в курсе.

Насколько, на твой взгляд, он был откровенным? Были запретные темы, многое осталось вне печати?

Совсем запретных не было. Но тут надо заметить, что я все же рассчитывал написать более-менее адекватную биографию известного творческого человека, а не таблоидно-блогерскую поп-шнягу про количество баб, длину члена, подробности запоев и суммы денег на кредитных картах. Хотя о пьянках, ментурах, фарцовке, татуировках, встречах с гопниками, психоделических трипах, пограничных состояниях, семье, появившейся роскоши, скандалах, шансах оказаться за решеткой и прочем в книге тоже достаточно.

Разве что с женой Гарика Ольгой я для книги так и не пообщался. Она вообще ведь человек непубличный и никаких интервью не дает. Игорь сказал, что «попробует с ней поговорить». И типа не уговорил. Мне показалось, что в данном случае настаивать не стоит. Ольга в книге все равно упоминается не раз.

Легендарное сукачевское пьянство сильно мешало работе?

Нет. Во всяком случае, я с ним разминулся, пока готовилась книга. Гарик сейчас уже не столь спонтанен, как прежде, и некоторые форс-мажорные моменты можно заранее предусмотреть.

Ты доволен результатом?

Я доволен, что эта книга наконец-то выходит в свет. По-моему, ее может воспринять достаточно широкая аудитория. В ней точно не только про бухло и бабушку, которая «курит трубку».

Сидит профессорская дочка, и ты понимаешь: тебе она не даст

«…Годам к семнадцати ни в каком своем районе я уже не тусил. У меня появились другие компании - из центра. Я хорошо помню, как расселяли тогда старые дома на Тверских-Ямских, где развернулась большая реконструкция. В одном из них жителей уже не было, а свет и воду еще почему-то не отключили, и там обосновалась хипповская коммуна, где я впервые увидел знаменитого хиппана Солнце...»

Несколько десятилетий спустя Сукачев посвятит этому человеку, которого по паспорту звали Юрий Бураков, и той быстро угасшей в СССР движухе «детей цветов» свой последний пока полнометражный фильм «Дом Солнца».

«…Конечно, я был полон комплексов, которые дополнялись моим трудным характером и драчливостью. Кроме того, в столичной тусовке я поначалу чувствовал себя представителем другого класса. Знакомился где-то на стрите с такими же, как сам, молодыми ребятами. Это легко происходило: видел кого-то в тертых джинсах, куртках, с хаерами и понимал - мои люди.

А потом мы шли к кому-то из их знакомых на мажорский флэт в районе Садового кольца, и там такие мальчики и девочки собирались, которые мне, обитателю пятиэтажки на окраине, казались небожителями. Они разговаривали иначе, чем я и мои районные приятели. Они, может, и не лучше меня образованы были, но чувствовалось, что в социальной иерархии я им не ровня. Вот, скажем, сидит рядом привлекательная профессорская дочка, и ты понимаешь: тебе она не даст. Порой мне было неловко в подобной обстановке. И, разумеется, я нажирался, чтобы все стало по фигу. А потом творил какие-то безобразия...

Но в принципе мне везло с общением. Я варился среди прогрессивной, талантливой молодежи. Люди журналы сами делали в домашних условиях, музыкой обменивались, самиздатом, интересовались андеграундом.

Тогда еще были «колесные» и «травные» времена. Но так, по мелочам. Ничего радикального, никаких иглоукалываний. Шприцы вообще ненавижу - ужасное орудие. Как вижу эту выпускаемую из иглы струйку - мурашки по коже. Кокаин, героин и прочее появились в советских тусовках куда позже, и меня это совершенно не прикалывало. А «колеса», «траву» мы довольно легко доставали. Это не требовало больших денег. Обычно кто-то один покупал и угощал остальных. Хотя основным кайфом все равно был портвейн. И психоделика. Кастанеда, «Откровение Иоанна Богослова», Серафим Саровский...

В таких компаниях я старался больше молчать. Говорил, только если меня спрашивали. И ни к каким собственным декларациям, манифестам готов не был. Я вообще всю жизнь подозреваю, что у меня очень косный язык. Потому что мало кто, включая моих близких друзей, понимает, что я говорю. Большинство - не понимает. Поэтому стараюсь говорить поменьше».

«Бригада С» - «Белый колпак». Клип снял Гриша Константинопольский вместо дипломной работы в мастерской Ролана Быкова. В результате диплома ему не дали

Ленина читать интересно, Сталина легко, а Никиту весело

«…Я старался тогда по минимуму делиться своими восприятиями и мнениями. Всегда оставался сам по себе и ни к кому не лез с разговорами о книгах и прочем. По-моему, мне было достаточно того, что многие меня принимали за пэтэушника, психа, какого-то пролетария. Возможно, я этим даже пользовался, извлекал определенную выгоду. Так мне сейчас кажется. Точно помню, что против такого поверхностного восприятия меня я не восставал и никогда не собирался этого делать.

Существовал совсем небольшой круг людей, с которыми я мог говорить откровенно. Один из них - Петька Каменченко. Мы с ним абсолютно иначе устроены. Если я - черное, он - белое, или наоборот. Он - тонкий человек».

К моменту знакомства с Гариком в первой половине 80-х Каменченко уже был дипломированным психиатром. Для многих российских рок-героев (в частности, для Сукачева) Петр оказался не только хорошим собеседником, но эпизодами и реабилитологом. Говоря конкретнее, мог умело, своевременно, без привлечения стороннего внимания поставить другу капельницу, дабы вывести из запоя. В 1997 году главный редактор недолго шумевшего издания «Столица» Сергей Мостовщиков попытался даже в одной из публикаций сделать из Каменченко «национального героя по кличке Капельник».

Фото из архива Петр Каменченко

«Меня с Петей познакомил в начале 80-х наш общий товарищ Серега Капранов. Тогда же у некоторых советских граждан появились первые видеомагнитофоны. А я очень хотел смотреть ту мировую киноклассику, которую в СССР ни по телевизору, ни в кино не показывали. Фильмы типа "Пятница, 13-е" я тоже любил, но прежде всего интересовал авторский кинематограф. И Капраныч сказал: "Есть знакомый чувак с видаком и большой киноколлекцией, только он живет далековато - на Домодедовской". Ну и ладно, думаю, поехали.

Приезжаем к Петьке в его малогабаритную «трешку» в девятиэтажке. Еще родители его были живы - прекрасные люди. У него своя маленькая комната. Там и стоял видеомагнитофон. Рядом лежали кассеты, пульт, которым я практически не умел пользоваться. Петька объяснил, куда и зачем нажимать. Потом сказал: "Я не курю, а ты, если будешь, окно открывай, пожалуйста. В общем, смотри кино, а я пошел на работу. Уходя, закрой дверь. Но в принципе можешь и здесь ночевать".

Такая открытость и доверие меня потрясли. Мы быстро сдружились. А чуть позже, в перестройку, я прочел полное собрание сочинений Ленина - 22 тома. И Петька их прочел. После чего мы до кровавых соплей с ним спорили. Каменченко по-прежнему считает меня большевиком. Хотя я ему всю жизнь доказываю, что я социал-демократ. А это не одно и тоже. Я, кстати, и Сталина потом всего прочел, и Хрущева. Да, садился и читал с огромным удовольствием. Ленина читать легко и интересно, и Сталина легко, а Никиту вообще весело. Мы иногда читали это вместе, под музыку, как мелодекламация. Сталин у меня и сейчас дома есть, а Ленина я куплю...

Что касается Капельника. Было такое. С меня, по сути, и началось. Петька работал врачом в "пятнашке" (психиатрическая больница № 15 на Каширке). Порой, когда я перебирал, он привозил меня туда или наоборот - из «пятнашки» брал капельницу и ставил мне дома. Как-то так пошло, что и других наших друзей (известных сегодня музыкантов и актеров) он стал "оттягивать".

А потом наркотики начались. Никто не знал, что с ними делать и чем это грозит. Они накатили, как девятый вал. А тут Петька рядом. Единственный человек из нашего круга, являвшийся специалистом по выводу наркотиков из организма. Там же целая специфика. Это сейчас известны разные препараты, есть всякие реабилитационные программы, а тогда ничего подобного не было...»

Горбачев дал мне волю…

Весной 1996-го в России развернулась интенсивная предвыборная президентская кампания, какую нынче и представить невозможно. К стране, пять лет назад избавившейся от режима , подкрадывался коммунистический реванш, которого хотелось избежать любой ценой.

Единственным вариантом достижения данной цели виделось переизбрание на второй срок , испытывавшего в ту пору серьезные проблемы…

Паблисити президента обеспечивали различные политтехнологи и понадобившиеся им деятели шоу-бизнеса. Тут впереди всех оказались Сергей Лисовский и . Они организовали невероятный по своей эклектичности, напору и стоимости музыкально-пропагандистский тур «Голосуй, или проиграешь». В общий список «агитбригады» попали и , и , группа «Мальчишник» и ... В общем, десятки артистов: от корифеев русского рока до исполнителей любимых хитов геленджикских шашлычных.

«Неприкасаемые» - «Напои меня водой»

Официально суть акции состояла в том, чтобы привлечь на избирательные участки максимальное число людей, особенно молодых. Ибо чем ниже явка и больше пожилого электората, тем выше шансы на успех у реакционной зюгановской . Но все, конечно, понимали, что «Голосуй, или проиграешь» - турне в поддержку Ельцина. Все, кроме Гарика. Он с «Неприкасаемыми» тоже подписался на проявление гражданской активности, «потому что это все было за лютые деньги». Но очень скоро едва не обломал пиарщикам всю малину…

Сукачеву и его популярным коллегам подогнали самолет и повезли по необъятной родине, чтобы они доходчиво, с песнями и танцами, объясняли жителям разных городов, что нужно идти на выборы. Первой остановкой был Томск.

«Летели мы долго, и все, конечно, выпивали. Приземлились в Томске уже бухие. По пути я примерно понял, в какой проект попал. Клянусь, до посадки в самолет не знал, что "Голосуй, или проиграешь" затеян в поддержку Ельцина. Меня тупо развели. Никто ничего заранее не объяснил. Тот же Карлыч (Григорян), наш директор, просто сказал, что надо выступить - гонорар солидный…

Схожу с трапа в Томске, и мне сразу тычут под нос микрофоны, телекамеры вокруг: "Вы проголосуете за Ельцина?" Спокойно ответил: "За какого Ельцина? Я вообще-то за Горбачева. И против диктатуры одной партии". А Ельцин тогда фактически начал выстраивать однопартийную систему, и я относился к нему с презрением. Он был для меня некоторое время российским политиком № 2, пока не началась вокруг него оперетта. А Горбачев был № 1. Он дал мне волю и является символом моей личной свободы.

Короче, корреспонденты в Томске озадачились, и тут привели еще одного чувака с видеокамерой, возможно, из местной телекомпании. Меня опять спросили, почему я решил присоединиться к "Голосуй, или проиграешь". Наверное, надеялись, что я протрезвел, сейчас покаюсь: дескать, бес попутал, ошибся в предыдущем высказывании и т.п. Но я повторил ровно то же, что сказал в первый раз. После чего с двумя десантниками отдельным военным бортом меня на х... отправили в Москву. В полете нажрался с ними в хлам и больше их никогда не видел…»

И я был Серегой Шнуровым, и Шевчук был, и Костя

Что бы ни говорил Горыныч когда-то о различии между ним и «Ленинградом», харизматически и энергетически они со Шнуром совпадали идеально (недаром и сегодня эти перцы общаются при любой встрече как давние дружбаны). В дальнейшем Сергей кое-что изменил в подаче своего проекта, но в первую «ленинградскую» пятилетку его творчество не без оснований казалось переосмыслением и развитием того, что делали прежде «Бригада С» и отчасти «Неприкасаемые».

Однажды Гарик попытался мне объяснить, почему он вновь проникся симпатией к Шнуру. «Я - не прекраснодушный человек и как-то врубаюсь в суть мироздания, в эту вселенскую справедливость. Все мои личные вопросы к Сереге закрыты, поскольку я понимаю, для чего и почему делается тот или иной авторский ход. Все мы в полной мере несвободны, все - заложники каких-то обстоятельств. Хотелось бы мне, чтобы Сережка продолжал ту линию, которая проявилась у него в теме "Мне бы в небо"? Уже неважно. Он сделал свой выбор, это его жизнь. И то, что он делает в музыке, - делает честно. А его колоссальная сегодняшняя популярность показывает, что все справедливо.

Любые времена проходят, и у них есть свои герои. Каждый из нас был героем своего времени. И я, условно говоря, был Серегой Шнуровым, и Шевчук был, и Костя Кинчев, и Петя Мамонов. И, разумеется, Андрей Макаревич и Боря Гребенщиков. Все были. У каждого есть свой период наивысшего подъема, круче которого не будет. Это происходит один раз. Публика устроена так, что дальше хочет чего-то следующего.

У меня, к слову, до фига песен с матом было. Но ставку на них я не делал, просто по-другому устроен. А Шнур сделал и стал этаким новым Барковым. Ранний "Ленинград" был вообще свежим ветром. Я тогда везде об этом кричал, как в середине 80-х о "Звуках Му". Но у них сразу получилось так круто, что я понял: долго это не просуществует. Просто некуда развиваться».

Оксимирон реально большой поэт, как и Нойз МС

«Рэп стер рок-музыку с лица земли. Рок слушают ребята постарше. А когда-то это была музыка подростков. Теперь рэп - их музыка. Исполнители этого жанра собирают сейчас на своих концертах десятки тысяч зрителей. Весь нигилизм сегодня находится там - в рэпе. В рок-музыке уже нет нигилизма. Она стала классикой. Мой Саня, например, здорово в рэпе разбирается, поскольку является представителем нового поколения и долго жил на Западе. Он даже знаком кое с кем из мировых величин в этой культуре.

Иногда мы с ним спорим на эту тему. Периодически я захожу в интернете на Versus Battle и с превеликим удовольствием наблюдаю за происходящим там. Прям купаюсь в этом. Понимаю: вот это - дрянь, а это - круто.

Когда увидел Оксимирона - поразился. Он реально большой поэт. Как и Нойз МС. Большой поэт с замечательной музыкой. Я по-прежнему его фан. Или вот молодой мальчишка - Фараон. Увидел его клип и сразу сыну позвонил: ты смотрел? Саня сказал, что ему не понравилось. И мы час это обсуждали. Я говорил, что для меня это новаторство. А Саня возражал: это не новаторство, а взято вот оттуда и оттуда. Я объяснял: чувак, мне все равно. Мне далеко за пятьдесят, и я такого не слышал. Ты слышал, видимо, там, на Западе. А в России я этого не слышал.

Для меня все очень прикольно и даже несколько непонятно, тут есть какая-то странность. И я хочу в эту странность врубиться. А если я хочу в нее врубиться - значит, это очень талантливо. Иначе я переключился бы на что-то другое. Я был фаном "Касты", когда они только появились. А еще раньше возник "Катетер". Это вообще отпад, тексты какие! Я так не сумею. Преклоняюсь перед этими ребятами. Они время рассказывают до мурашек.

И Вася Обломов очень талантливый поэт. Но он теперь - фельетонист. Я могу его даже с собой сравнить. Он, как и я, сделал свой внутренний выбор. Прекрасно помню, как начиналась его группа "Чебоза". Там была замечательная, нежная лирика. Я не такой поэт, как он. Я - меньший поэт, и это понимаю. Мне стоит большого труда создать что-то полноценное, выразить свои потаенные мысли. Есть ребята, которые это делают легче. Но Вася перешел на рельсы социального обличения, не протеста даже, а своего личного понимания действительности. Он стал выражать через песни собственную гражданскую позицию и перестал быть художником с большой буквы. Отодвинул на задний план самое главное - свой внутренний мир. Стал персонажем Васей, действующим по формуле «утром в газете - вечером в куплете». Но это его творческий выбор. Имеет полное право. Я к Васе с глубочайшим уважением отношусь...»

Далёкий друг, пойми мои рыданья... *** Далёкий друг, пойми мои рыданья, Ты мне прости болезненный мой крик. С тобой цветут в душе воспоминанья, И дорожить тобой я не отвык. Кто скажет нам, что жить мы не умели, Бездушные и праздные умы, Что в нас добро и нежность не горели И красоте не жертвовали мы? Где ж это всё? Ещё душа пылает, По-прежнему готова мир объять. Напрасный жар! Никто не отвечает, Воскреснут звуки - и замрут опять. Лишь ты одна! Высокое волненье Издалека́ мне голос твой принёс. В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. - Прочь этот сон, - в нём слишком много слёз! Не жизни жаль с томительным дыханьем, Что жизнь и смерть? А жаль того огня, Что просиял над целым мирозданьем, И в ночь идёт, и плачет, уходя. Афанасий Фет * В одном из поздних своих писем А.А.Фет назвал свою жизнь "самым сложным романом"...Он всегда пользовался большим успехом у женщин и всегда был в кого-нибудь влюблён... Александра Львовна Бржеская (урожденная Добровольская) - одна из самых дорогих Фету женщин, «далекий друг» поэта на протяжении многих десятилетий его жизни. Предки Бржеской, Добровольские,- польского происхождения; родители ее были полноправными российскими дворянами и жили в усадьбе Сасовке Елизаветградского уезда, где Александра и родилась 18 мая 1821 г. Первые стихи, обращенные к ней, Бржеская услышала, когда ей было три года; а читал их Пушкин. Поэт попал в имение Добровольских Сасовку во время своей «командировки на саранчу» и среди семейного праздника (были именины сестры хозяина дома) оказался в центре внимания. «В это время к хозяйке дома подошла дочь, малютка трех лет; лаская девочку, мать поставила ребенка на стол, и девочка, лавируя между приборами, прошла к отцу, на другой конец стола. Отец сказал Александру Сергеевичу, что и эта малютка знает его стихи, и велел ей прочесть то место из «Кавказского пленника», где описывается красавица; действительно, дитя едва внятно пролепетало несколько строк. Пушкин сказал ей: «Да ты и сама обещаешь быть такой красавицей» - и сам прочел ей стихотворение «Адели». Александра Добровольская и впрямь выросла красавицей; пройдя обучение в столичном пансионе, она вышла в 1840 г. замуж за отставного кирасира, молодого и богатого херсонского помещика Алексея Бржеского, и стала украшением местного общества. С лета 1845 г. начинаются ее отношения с Фетом, продолжавшиеся до конца жизни поэта; эти отношения подробно изучил Г. Блок, посвятивший им специальную работу («Фет и Бржеская».) Набрасывая «штрихи к портрету» елисаветградской красавицы, Г. Блок пишет: «Молодость, проведенная в ненарушимой, красиво обставленной праздности, в балах, кавалькадах и поездках по Дунаю, привычка нравиться «уездам и столицам» и всюду находить «венец прекрасному челу»-в этом воспитался ее характер, в этом сложились те требования к жизни, от которых она не отступалась до глубокой старости. Ею всегда должны любоваться - это основная, самая острая ее потребность. Она всегда в красивой позе, и все, а в особенности Фет, непременно должны эту позу заметить, оценить"... ...Они расстались в 1853 г., когда Фет перевелся из кирасирского полка в гвардию. Пятнадцать лет он переписывался с Бржескими, в основном с Алексеем Федоровичем, изредка находя в его письмах несколько строк Александры Львовны, обращенных к нему; дважды за это время он встречал ее в Москве. Новая полоса их отношений началась с 1868 г., после смерти Бржеского: они пишут множество писем друг другу, а Фет, став владельцем Воробьевки, зовет Александру Львовну поселиться у него. Она откликнулась на его зов - в июне 1879 г. приехала в Воробьевку; но не для того, чтобы обрести здесь жизненную пристань, а только чтобы повидать своего поэта. Они не виделись больше десяти лет - и вот: Мы встретились вновь после долгой разлуки, Очнувшись от тяжкой зимы: Мы жали друг другу холодные руки - И плакали, плакали мы... Это стихотворение, написанное 30 марта 1891 г.,- поэтическое воспоминание той встречи в Воробьевке, которой суждено было стать последней в их жизни. Бржеская пережила Фета (дата смерти ее не известна); из их переписки сохранились только ее письма - письма поэта были ею сожжены. Среди стихотворений Фета, обращенных к Бржеской (а их около десятка), несомненно, самое значительное-«Далекий друг, пойми мои рыданья...». История его создания представляется следующим образом. В начале 1878 г. Фет послал Бржеской стихотворение «Alter ego»: ...У любви есть слова, те слова не умрут. Нас с тобой ожидает особенный суд; Он сумеет нас сразу в толпе различить, И мы вместе придем, нас нельзя разлучить!.... Александра Львовна была тяжело больна, когда получила от Фета «Alter ego»; стихотворение произвело на нее сильное впечатление (она знала о его любви к Марии Лазич): «И перевозили меня тогда больную, а я все в уме повторяла ваше «Alter ego»,... с этим я пережила весну». Фет прочитал эти строки в письме Бржеской, полученном им в январе 1879 г.; утром 28 января он написал стихотворение «Далекий друг...» и послал его Александре Львовне... В это же время Фет получил еще одно подтверждение того, какую притягательную, жизненную силу находят чуткие читатели в его поэзии; в письме к поэту от 23 января Н. Страхов писал: «Я теперь хожу всегда с Вашими стихотворениями в кармане и читаю их везде, где только можно. Прежние уже знаю наизусть и не могу начитаться. Ваше последнее стихотворение Далёкий друг- какая прелесть!.. Как это тепло и трогательно!

"Далекий друг, пойми мои рыданья" Афанасия Фета

Широко известно следующее четверостишие Афанасия Фета:

Можно даже сказать, это четверостишие бытует , то есть используется в повседневной жизни как клише. Когда нужно изящно выразить чужими хрестоматийными словами всем нам близкую идею быстротечности и никчемности плотской жизни в комплекте с идеей возвышенного служения так называемой "души".

Бытовало оно, изящно и безобидно, и в моей голове тоже, пока я не осмелился выяснить, что этому четверостишию предшествует. Оказалось, предшествуют еще четыре строфы.

В них лирический герой обращается к давней подруге, чей голос преследует его в сновидениях. Таинственные звуки во сне ― это общее место, обычный лирический прием. Ночь и темнота, ничего не видно, отсюда, видимо, повышенное внимание к звукам. Аналогичных стихотворений миллион. Первым делом явились загадочные строки Николая Заболоцкого:

Я увидел во сне можжевеловый куст.

Я услышал вдали металлический хруст.

Аметистовых ягод услышал я звон.

И во сне, в тишине, мне понравился он.

Можжевеловый куст, можжевеловый куст,

Остывающий лепет изменчивых уст…

Или современный пример, очень удачное, по-моему, стихотворение Андрея Василевского:

Мальчик целует мать,

Долго ложится спать,

Долго уходит в сон,

Слышит звон,

Не знает, где он.

Мальчик бормочет во сне:

Деньги, ко мне, ко мне...

Тут уже сам герой бормочет, но сначала в темноте раздаются звуки презренного, однако, такого манящего металла.

Итак, всякий сон полон звуков, голосов. Между тем еще со времен Кальдерона известно выражение жизнь есть сон . Таким образом, лирический герой Фета то ли правда спит, а то ли грезит наяву. Важно, что заветный, любимый, волнующий голос его непрестанно мучает:

«Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес».

Герой отзывается:

Ты мне прости болезненный мой крик.

Воскреснут звуки ― и замрут опять.

Я сознательно разворачиваю во времени то, что Фет дает сжато. Поэтические клише позволяют предельно экономно и сдержанно передавать многочасовую, многодневную муку. Если скажу, что здесь у Фета примерно то же самое, что у мастеров масскульта, поставляющих на рынок развлечений романы ужасов или фильмы ужасов, то не сильно передёрну. Стивен Кинг где-то неподалеку! "Голоса" ― мо рок. Не имеет значения, по Фету, любой внешний сюжет: жизнь с томительным дыханьем не особенно много стоит. А что же ценно? Пресловутая "душа"?

На этой почве, на мой взгляд, случается самое интересное, здесь прорастает зерно стихотворения. "Душа]", как ее понимает обывательское сознание, и твое, и мое, ― давно уже нечто благообразное. Прямо-таки ду шка, не душа! Она и вечная/нетленная, и сияющая, и Богом данная, и мудрая, всеобъемлющая… Вроде бы не отказываясь ни от одного из этих определений, Фет предъявляет душу как нечто трудное, мучительное, парадоксальное. На протяжении всего стихотворения он с регулярностью говорит не иначе как про огонь души, методично употребляя соответствующие слова: гореть, сиять, пылать, жар . Но ровно с тем же усердием заливает огонь его же собственными, огня, слезами!

Огонь плачет, и слезы горят. Как это, что это? Осмелюсь предположить, что такое соединение несоединимого и есть поэзия. Пресловутая возлюбленная, повторюсь, мо рок, сон разума. Нечто всеобъемлющее и невыразимое ― вот подлинная ценность. И это нечто ― не ]"добрая послушница", а страстная, едва ли не истеричная субстанция. Сама себя разжигающая. Сама себя гасящая. Внешние проявления ― слезы и страсти ― всего-навсего сигнализируют о ее, этой субстанции, загадочном автономном существовании. Вот что я понял, три раза подряд прочитав стихотворение целиком . А популярная последняя строфа сама по себе, вне контекста, без повторений и нагнетаний, говорит скорее о душе-послушнице. О, если угодно, солнечном зайчике, который вместе со всеми нами скорбит о скоротечности земной жизни. И сочувственно плачет потом на поминках очередного смертного.

Припомнил, что у Карлоса Кастанеды есть книга с подходящим названием "Огонь изнутри". Покончив с Фетом, открыл ее наугад. Выпали строки:

Тот, кто встал на путь знания, должен обладать огромным воображением. На пути знания ничто не бывает таким ясным, как нам бы того хотелось.

Невероятно! Наилучший комментарий к только что прочитанному стихотворению. Лишь внимательность и воображение откроют потаенные смыслы. Плачущий огонь ― вот человек, вот подлинная реальность. А голоса любимых и врагов, а манящий звон денег ― только снятся.

А.Л. Бржеской

Далекий друг, пойми мои рыданья,
Ты мне прости болезненный мой крик.
С тобой цветут в душе воспоминанья,
И дорожить тобой я не отвык.

Кто скажет нам, что жить мы не умели,
Бездушные и праздные умы,
Что в нас добро и нежность не горели
И красоте не жертвовали мы?

Где ж это всё? Еще душа пылает,
По-прежнему готова мир объять.
Напрасный жар! Никто не отвечает,
Воскреснут звуки ― и замрут опять.

Лишь ты одна! Высокое волненье
Издалека мне голос твой принес.
В ланитах кровь, и в сердце вдохновенье. ―
Прочь этот сон, ― в нём слишком много слез!

Не жизни жаль с томительным дыханьем,
Что жизнь и смерть? А жаль того огня,
Что просиял над целым мирозданьем,
И в ночь идет, и плачет, уходя.